Но вот как-то незаметно под напором грандиозных хозяйственных задач газеты начали терять ориентир — человека и все более и более ударялись в пропаганду технологии: как делать и что делать. Это, конечно, объяснимо: коль занялись выращиванием кукурузы, значит, надо объяснить, как это делать. А поскольку новшества шли потоком, в чем ничего удивительного нет, прогресс есть прогресс, то и стали газеты заполняться описаниями машинной дойки, комбайновой уборки льна, пропашной системы земледелия, беспривязного содержания скота, устройства сушилок, навозохранилищ, машинных дворов, раздельной уборки хлебов, прессования сена, силосования, буртования, скирдования и так далее и так далее. Конечно, для всего этого лучше бы иметь специальные издания — их, кстати, немало, я имею в виду производственные журналы, — но и газеты пожелали быть пропагандистами передовых технологий, а их к этому понуждали, ибо газета — самый быстрый и самый действенный способ воздействовать на ускорение, и вольно-невольно газетчику пришлось перестраивать слагаемые своих произведений: сначала и больше о д е л е, потом и меньше о д е л а т е л е. Процесс этот не такой прямолинейный и примитивный, как я изложил, противоборство двух слагаемых идет беспрерывно и порой доходит до острых конфликтов, в редакциях постоянно спорят, но тенденция неумолима и противостоять ей непросто: коль хозяйственная задача выдвинулась наперед воспитательной, газета неизбежно отразит ситуацию. Это вот и повело к увяданию публицистического таланта в газетчике. Публицистичность присутствует и развивается только там и тогда, где и когда речь идет о человеке, рассказ же о технологии требует четкой, сухой деловитости. Газетчики стали превращаться в специалистов-технологов, на них появился спрос, и молодые люди с творческим началом предпочли журналистике иные профессии. Я думаю, именно поэтому провинциальные газеты так остро стали нуждаться в кадрах.
Вторую группу провинциальных газетчиков, а по численности, пожалуй, первую, составляли практики, выдвинутые и спущенные (в зависимости от поста) с разных районных должностей, взятые из сельских школ учителя, культработники; несколько позже редакции стали пополняться выпускниками сельскохозяйственных техникумов, педвузов, школ партийно-хозяйственного актива, которые имели склонность к сочинительству. Вообще надо сказать, способность «сочинять» ценилась тогда, да и теперь тоже, высоко. Немного было людей, умеющих написать доклад, речь, статью, заметку, поэтому речи, например, на районных собраниях не читались, как нынче, а говорились. Каждый говорил как умел. В газетах так нельзя было, в газете должен быть стиль. А стиль делали газетчики. Они сочиняли за авторов заметки, литературно обрабатывали статьи. Редко-редко встречались редакторы, стремившиеся сохранить авторскую образность, да и авторы считали верхом мастерства писать по-газетному. Так вырабатывался газетный стиль, отличающийся от канцелярского «литературной» расцвеченностью. Усвоить приемы «олитературивания» заметок, репортажей, читательских писем было несложно, и вчерашние «аппаратчики», учителя, агрономы в неделю-две становились газетчиками.
Но вот стали приходить в редакции, в первую очередь в областные, затем и в районные, выпускники факультетов журналистики. Писали они, конечно, «красивее» практиков, но страдали слабым знанием жизни, особенно сельской. С годами этот недостаток проходил, и многие становились первоклассными журналистами, уходили в центральные газеты, из них, я знаю, немало вышло писателей. Провинциальные газеты для этой категории были первой ступенькой к творчеству, незаменимой школой жизни. И все же костяк редакционных коллективов долгие годы составляли, а следовательно, и лицо газеты определяли одаренные практики. Кто-то учился где-нибудь заочно, кто-то потом окончил партийную школу, но были и такие, кто так и остался самоучками с семью классами, пребывали они на должностях литсотрудников, собственных корреспондентов, однако имена и вес имели.
Быт провинциальных газетчиков ничем не отличался от быта районной интеллигенции, учителей, медиков, культработников. Получали они мало, жили, как правило, по частным углам, машин в редакциях до 1962 года не было, ездили на попутках да ходили пешком. Редкие редакции имели свои здания, за исключением разве городов, куда не дошел фронт, ютились в каких-нибудь бараках или полуподвалах, о кабинетах, даже редакторам, и речи не было. Поэтому у всех у нас выработалась способность писать в любых условиях, и этим молодежь не отличалась от ветеранов.