Депутатский запрос

Черт, как непросто жить в двух настроениях: воспоминания требуют тишины и сосредоточенности, отрешения от дня сегодняшнего, а живое дело уводит от стола в повседневную суету, мысль обрывается, и потом подолгу приходится будить мозг, а он, настроенный на заботу о деле, никак не хочет «пробуждаться в прошлое».

А впрочем, так ли уж хороша «мемуарная» форма? Получается, что вроде бы и не живет автор, замер, недвижим, а мемуары пишутся годами, так неужто он и гостей не принимает и на люди не выходит? Не бывает такого. Человек, пока жив, живет полнокровно, стало быть, и этот отрывок его жизни есть мемуарная страница.

* * *

Была весна. На Волге шел ледоход. Взбурлилась и Дёржа. Маленькая, тихая речонка превратилась в свирепый поток, вымывавший из береговой кручи глыбы известняка, гнавший льдины, бревна, коряги в низовье с такой силой, что непролазные ивовые заросли на старице лежали постелью. Казалось, лоза уже ни за что не поднимется: кусты завалило кучами тростниковой крошки, ила и водорослей. Но вот спала вода, солнце пригрело землю — и из-под наносов пробились тысячи новых побегов, остров и берега старицы покрылись зеленой щетиной, которая отрастала с такой быстротой, что к прилету соловьев снова стала непролазной, как будто и не бушевала над лозой свирепая сила воды.

Пробуждающаяся от зимнего сна природа, ярое солнце на чистом небе, дышащая паром и ожидающая семян земля и отрешенный от мира человек — могли ли они существовать каждый в своем состоянии? Нет, человеку не устоять. Как бы ни угнетена была его душа, а коснется и ее оживляющий сок земли, отворит глаза и уши, разбудит увянувшую мысль. И мысль, свободная от служебных, житейских и прочих забот, устремится к постижению природы.

Ничего похожего не было в моей жизни, а ведь вся она, можно сказать, прошла среди лугов и нив, у вод и лесов. Чему бы дивиться и что постигать? Чуть не полсотни весен хранила память, что даст еще одна? А вот же дала! И такое, чего не было во всех предыдущих, — полную слитность. Хотя я и сказал — жил на природе, однако не в буквальном смысле. Городской образ жизни успел заглушить во мне детские и более поздние ощущения, генератором мыслей и чувств был город, его люди, его ритмы, а теперь вот в Усть-Дёрже средой обитания и источником мыслей и чувств стала природа, только она одна, ибо ничто другое не занимало ум, не волновало душу, — и во мне вдруг возникло ощущение, что я тут не посторонний, не откуда-то взявшийся, а такая же часть природы, как вода, как лоза, сотворен ею и повинуюсь ее законам, что я вовсе не господин над нею, как мнилось мне из окна городской квартиры. Это и есть полная слитность. Выброшенные на берег льдины, усеянное звездами ночное небо, росы и туманы, березняки, словно белостенные с зелеными куполами храмы, заросли иван-чая на старых траншеях, неумолчный шум речных перекатов, цветущие яблони и крикливые галки, птичьи песни и звенящая тишина — все это стало теперь, выражаясь трафаретно, моим наполнителем, предметом внимания и объектом изучения. Красотой и величавостью оно распирало душу, вливало что-то такое, от чего душа трепетала тончайшими оттенками сладостных ощущений, а мощью своих таинственных законов всецело захватывало ум, понуждая его к постижению таинств.

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

(Ф. Тютчев)

29 ноября 1984 года