Сотрудник газеты «Советская Россия» делится своими размышлениями после пленума Читинского обкома партии (корреспонденция «Бумажные выстрелы», 7 декабря 1985 года): «Еще шесть лет назад бюро обкома партии наметило широкую программу, способную, по мнению ее авторов, радикально изменить умонастроение всех лиц, ответственных за объективность отчетной информации и контролирующих их органов… Оснований бить тревогу по этому поводу в Читинской области более чем достаточно, о чем прямо говорилось в докладе… В ходе проверок и ревизий в 1981—1985 годах выявлены факты искажения отчетности на каждом третьем (!) проверенном предприятии». Почему же, спрашивает корреспондент, немалые, казалось бы, усилия не дали желаемого результата? И отвечает: «Партийные комитеты должны так организовать дело, чтобы в действенном контроле, в борьбе с различными негативными явлениями участвовали как можно больше рядовых коммунистов, вся общественность». Вот именно: массы должны всё знать, обо всем судить…
Литературные критики с нетерпением ждут нового пришествия. В. Кардин так и назвал свои полемические заметки: «В ожидании „Районных будней“» (журнал «Знамя» № 10 за 1985 год), Е. Сергеев свой анализ «деревенской» прозы и публицистики — «Предвестье» (журнал «Вопросы литературы» № 10 за 1985 год). Критики ждут от писателей нового «потрясения правдой».
Я не собираюсь полемизировать с критиками, хотя ныне это и модно — еженедельники печатают дискуссии по системе «непрерывки», и создается впечатление, что литераторы не книги пишут, а митингуют без выходных и отпусков, — выскажу лишь свое мнение очевидца и участника. Оно в двух словах: вторых «Районных будней» не будет. И потому не будет, что они уже написаны публицистами 70—80-х годов. Не один автор, а много авторов, действующих как один, с поразительной слитностью многих болей в одну боль, многих совестей в одну совесть, писали портрет новой «борзовщины». И написали лик мертвящего бюрократизма. Нарисовали благодушную, довольную сытостью и покоем, обособившуюся в касту «неподотчетных» управленческую пирамиду, которая миллиарднотонной тяжестью циркуляров и уложений убила дух поиска и соревновательности и, пораженная метастазами лести и угодничества, приятельства и вседозволенности, утратила живую связь с массами — альфу и омегу управления. И теперь, когда правота публицистов подтверждена партийным курсом на исправление, каких еще «Районных будней» нам ждать? Если и ждать, то не «Борзова и Мартынова», а «Своими руками».
Я хорошо помню сентябрь 1952 года — был тогда секретарем сельской территориальной парторганизации, — когда мы чуть не в один день (нас было семь коммунистов) прочитали «Борзова и Мартынова» и, обсуждая прочитанное, говорили друг другу: «Все как у нас. Нашелся человек, выразивший наши думы». Да, Овечкин выразил то, что уже созрело в сознании масс и что ровно через год, в сентябре 1953 года, было подтверждено Пленумом ЦК партии.
И так уж судьбе было угодно, что спустя двадцать лет самому пришлось стать на овечкинскую стезю. Поэтому и могу судить об отличии публицистики 70—80-х годов от овечкинской. Там было в ы р а ж е н и е общественного мнения, здесь — ф о р м и р о в а н и е. Публицисты-«деревенщики» нового поколения, ведя долгое и упорное исследование, приуготовляли массы к критическому восприятию действительности, они возделывали почву народного сознания.
Что дальше? В каком направлении пойдет разведывательный поиск публицистики? Критик Е. Сергеев полагает, что публицистике, конечно, следует «присмотреться и прислушаться к непридуманным людям и ситуациям, попытаться постичь то, что кажется «текучим» и «неопределенным», но все же уточняет: «Подобная задача публицистике уже не по «профилю», она скорее для психологической прозы». Критик В. Кардин утверждает, что надо бы покопаться и посмотреть, в кого ныне превращается отрицательный герой. «Никуда очеркистам от него не деться. П р е д с т о и т р а з б и р а т е л ь с т в о (разрядка моя. —
«Разбирательство» — это нечто вроде судебного заседания. Что же, публицисты-«следователи» провели свою работу не очень квалифицированно? Или вполне, как говорится, на уровне, и суду, то бишь критике, улик достаточно? Да, новый Борзов не имеет имени, фамилии, за десяток лет публицисты не удосужились «обозвать» его, они конкретику писали, а нужда в имени, похоже, подпирает — публицисты берутся за безадресный очерк или «деловую» прозу, и Владимир Ситников, анализируя «новейшую» продукцию своих коллег, спрашивает: это что же, «возвращение „на круги своя“?» («Литературная Россия», 15 ноября 1985 года).