Депутатский запрос

Что же получалось: поколение жизнь прожило, ломало, строило, старое разворотило, а новым — плодами своей созидательной деятельности — недовольно? Это ведь не колесные ободья гнуть: сбил, сколотил — ах, хорошо, оглянулся назад — одни спицы лежат, — это жизнь переделывать, тут заблуждения оборачиваются грехами тяжкими. «Ну а в чем мы заблуждались, ты можешь объяснить?» — спрашивали у меня сверстники. «Хочу найти», — отвечал им. «Ну-ну, ищи, только на нас не сваливай». Я свалил — и получил на орехи. «Ладно, я вам не авторитет, но вот послушайте: „Ложь перед другими не так важна и вредна, как ложь перед собой. Ложь перед другими есть часто невинная игра, удовлетворение тщеславия, ложь же перед собой есть всегда извращение истины, отступление от требований жизни“». — «Ты это кого цитировал? Великого или так себе?» — «Великого строителя духа. Льва Толстого». — «Ну-ну, о мужицких детях говоришь, а графа в свидетели зовешь, неавторитетно, знаешь ли…».

Неавторитетно… Накопленное дедами-практиками — патриархально, мыслителями завещанное — неубедительно. От одного отреклись, другого не постигли. Что осталось? Из чего сложили себя? Должен же быть какой-то «строительный материал», из которого сделан оторвавшийся от одного берега и не приставший к другому, может, надувные шарики, чтобы держали на плаву?

«Духовная сфера» деревни походила на дерево с одной мутовкой. Естественно растущее дерево сбрасывает нижние, отжившие ветви, кустясь новыми; тут же было похоже, что ветви обрубали специально, оставляя одну верхушечную, словно гнали и гнали дерево вверх, в заоблачную высь, чтобы скорее достигло оно солнца — и… ствол начал усыхать.

Ствол — экономика, ветви — самодеятельность, в целом — дерево, народная жизнь. Кто обламывал, обрубал ветви в похвальном стремлении крепить и крепить ствол? Мы, дети крестьянские, выученные управлять, уверовавшие в свою непогрешимость. Кто нам сказал, что песню, пляску, игру, действо надо удалять с улицы, с околицы, с игрища, с ярмарки и загонять под крышу, на сцену, мол, только там они — культура, а вне сцен — бескультурье? Кто велел ополчаться на кустарей-надомников, гнать с базаров бондарей и столяров, кружевниц и резчиков, самопрях и самотках, пимокатов и скорняков, приняв их «продукцию» за частный промысел и не разглядев души народной? Никто не говорил, и никто не велел, сами управляли. Сами — оценщики, сами и приговорщики. А суть-то наша — надувные шарики, помогавшие держаться на плаву.

Все это было на моей памяти, на моих глазах да и при моем участии. Как же легко мы упраздняли, запрещали, не позволяли, а если кто-нибудь из старых интеллигентов пробовал предостеречь от опрометчивости, тому прямо говорили: «Не морочьте нам головы старьем!» Теперь сами, войдя в возраст, кое-что поняв и усвоив, предостерегаем молодых от повторения наших ошибок, а они в ответ — то же, что и мы когда-то: «Кому он нужен, хлам веков?!» Круговорот горячности и мудрости, заблуждений и отрезвлений…

Однако пора бы и спохватиться: дерево с одной мутовкой перестанет расти и ствол начнет усыхать. Спохватились! Ударили в колокол громкого боя. Двинули на первый план «человеческий фактор». Но пока что это только лозунг, дела же идут туго, не всегда знаем, что делать и как делать.

15 декабря 1985 года

На исходе «борковского пятилетия», приобретя опыт «делания», я, пожалуй, возьмусь сказать, с кого надо начинать. Не оговорился, нет, именно «с кого», а не «с чего». С детей крестьянских, управляющих и готовящихся управлять деревней. Надо выпустить воздух из надувных шариков и заполнить их двумя наследствами: опытом народной жизни и накопленным человечеством богатством культуры. Для этого надо две вещи: у м е н и я  и  в к у с. Умения — это работа рук, вкус — работа души. Исходя из такой задачи и подумаем, ч т о  делать и  к а к  делать.