Депутатский запрос

У Стремутки опустились руки. Вот они, докладчики, входящие по утрам в кабинет брата-председателя и кладущие ему на стол свой улов — выуженные в житейском море нарушения порядка. Что им до того, что море живет по своим законам. Им потребно на любую волну надеть узду, чтоб не гуляла вольно, не беспокоила шумом покой равнодушных. Да кто же они такие? Откуда взялись? Да оттуда же, откуда и ты, Иван Стремутка. Такие же, как ты, выросшие в Бугровах, Клевниках, Сухих Берегах, Вязниках, Заречьях — в сотнях деревень, раскиданных по просторной русской равнине. Переустроители жизни…

10

Посадив Никиту Новожилова на поезд, Глыбин вернулся домой и затопил баню. Дым стлался понизу и тек в сторону озера: менялся ветер, обещая оттепель и грязь на дорогах.

Глыбинская баня походила на самоходную баржу: длинная, приземистая, с надстройкой в виде голубятни. Строена она была в два приема. Сначала хозяин срубил как полагается — парилку с малым предбанником. Но приехали как-то в отпуск братья Стремутки и задумали пристроить «пивной бар». Лесины на подворье были — за месяц поставили прируб с односкатной крышей и этой самой голубятней, называемой капитанской рубкой, — забава для племянников, они тут, когда приезжают на каникулы, и ночуют. «Пивной бар» служит и дипломатическим целям, Петр иногда привозит гостей, которые не прочь после парилки побаловаться ухой и коньячком. Одно время Петр подбивал Василия устроить сауну, но хозяин сухой жар не обожает, он тянул время, а потом и Петр охладел, и баня осталась чисто русской, без иноземной примеси.

Подкинув дров в каменку, Василий стал растоплять печь в предбаннике, может, все-таки подскочит на часок Петр, тогда они втроем посидят, как бывало, побалуются пивком, не зря же он возил Никиту на вокзал — расстарался в ресторане дюжиной «чешского». Печь разгорелась, он сходил в гараж, принес сумку с пивом и полез на голубятню — там, под крышей, был холодильный шкафчик. Выставляя бутылки, не утерпел, откупорил попробовать. Не очень свежее, но ничего, под вяленую рыбку пойдет, было бы кому пить. Что-то неприятное кольнуло его там, на вокзале. Покупая пиво, Василий заметил за столиком Павла Артемыча, районного главврача, — они были на короткой ноге, не раз сиживали рядком в этом вот предбаннике, — Василий поздоровался, а Павел Артемыч, понимающе кивнув на его сумку, спросил, имея в виду гостей:

— Высокие?

— Шурин заглянул на выходные, Иван.

— Кланяйся от меня. Ты на своей? Подбрось-ка до дому.

— Сколько угодно, пожалуйста, — ответил Василий их банной приговоркой, означающей готовность подкинуть парку, похлестать веником. — А может, до бани, Артемыч? Прямиком, а?

— Нет, Василий, нет, дорогой, сегодня только до дому. Коллегу провожал, так я это… малость того. Хорошее пивко… — с извинительной улыбкой говорил Павел Артемыч, усаживаясь в машину. Жил он за городом, в больничном городке, и Глыбину было по пути. — Давно не виделись, аж с самой войны, понимаешь, а тут… областной симпозиум невропатологов, встретились…

— А я Никиту отправил. В санаторий поехал. И мне давали, да на кой ляд мне санаторий. Один раз в жизни съездил и закаялся.

— Вот и зря. Лечиться, брат Василий, надо. Шурин просил… Обитали мы в номерах рядом. Ты, значит, не жалуешься? Это хорошо. Голова как? Боли не мучают?

— Какие там боли, Артемыч! Если и мучает, то другое.

— А именно? Говори, не стесняйся. Смутное беспокойство, сновидения? Может, страх преследует? У тебя прежде-то как… ну, это… травмы, ушибы бывали?

— Ушибы-то? — Глыбину стало весело: Артемыч туго знает свое дело, у него весь мир делится на ушибленных и неушибленных. — Бывали. С печки свалился и не проснулся, обратно сонный залез.

— Вот видишь… Шурин твой за-ботливый человек… Врачей, бра-ат Василий, за-абывать не след…

Павел Артемыч размяк, и Василию пришлось вести его на третий этаж под руку…

Что он про шурина-то молол? Ушибы, сновидения… Какое отношение имеет шурин к ушибам? Темнил что-то Артемыч. Сам ушибся о бутылочное горло… Однако Василий ясно помнил, что его что-то неприятно кольнуло. Впрочем, чему дивиться: пока ссора не уладится, будет и колоть, и раздражать, и сна лишит… Правильно заметил Ванюха: изводишь ты себя, Глыбин. Интересно, а сам бы на моем месте… Поседел ты, Ванюха, как старик. Предсказал я тебе путь-дорогу по научной части, да наука-то у тебя нелегкая. Обижаться вам, братья Стремутки, на своего зятя не приходится, как сказал, так и вышло. У меня, по правде сказать, причин для обид тоже нет. Славные мужики, чего там. Соберемся сегодня, побанимся, все будет нормально…

Пришла Лида, подала Василию письмо от сына.

— Сердце хоть на место стало, — сказала с облегчением. — На учениях был. А так все хорошо… Светке ужо напишу, отругаю.

— У нее, может, тоже ученье, зачем настроение портить?

— Какие у нее могут быть учения, дома сидит.

— А ты думаешь, Лидунь, дома не бывает учений-мучений? Может, заочно… Курсы кройки и шитья. А то курсы шоферов… Женщины теперь, знаешь, и руля не доверяют, сами мужей возят. Тебя вот никак не научу, а то глядишь бы…