Депутатский запрос

Все десять или пятнадцать минут, что понадобились расторопным посыльным на исполнение, Володя просидел молча в той же позе отогревающегося в тепле странника. Я понимал, что мои действия находятся сейчас под прицелом десятка внимательных и зорких глаз и все, что будет мною сказано и сделано, станет предметом обсуждения, а результатом — либо капля уважения, либо капля неприязни. Это уж как закон: дети в своих оценках не знают оттенков и полутонов, они знают чувства только в чистом виде. Думаю, что педагогическая наука имеет тут колоссальный пробел. Сколько я прочитал тогда умных книг, но ни в одной не нашел хотя бы краткого исследования той, прямо-таки титанической работы, которую непрерывно совершает детский ум, осмысливая мир взрослых. Исследования касались физического развития, доказывалось, что, играя, ребенок расходует столько энергии, сколько ни в какие другие годы, ни на какой другой работе он не затратит. Что касается затрат ума и чувств, и не в учебном процессе, а именно в познании жизни, которое, я убежден, происходит только путем оценки действий окружающих ребенка взрослых людей, то тут педагогическая наука ничего нам не подсказывала. Правда, косвенно к этому вопросу можно отнести раздел «Личный пример в воспитании», но там всего лишь советы учителю, а не исследование работы детского ума и детской души по осмыслению взрослого мира. Все годы, работая в детском доме, да и после, будучи журналистом и в той или иной мере касаясь школьных проблем, я старался проникнуть в этот таинственный процесс, но скажу, что добился немногого. А без этого — все вслепую, все интуитивно. Без знания надежда только на природный талант педагога. Но знать, как ребенок осмысливает взрослый мир, надо не только педагогу, а в большей мере родителю да и всякому взрослому, соприкасающемуся с детьми. Знаем ли мы, например, сегодня, какие умственные и психические перегрузки испытывает ребенок, когда слышит, скажем, мать или отца, общественных деятелей, говорящих с трибун высоконравственные речи, и видит, как они же дома превращаются в погрязших в мелких страстишках мещан: завидуют, ссорятся, осуждают, крохоборствуют?.. Или, когда мать, оставив ребенка мужу, уходит искать свободной любви, но через какое-то время, перебесившаяся, с покаянно-приниженным видом, возвращается, муж, у которого перегорело, выдает ей прощение, но, успевший пристраститься к вину, вдруг вспоминает о чести, устраивает сцену и… уходит из дома, оставив ребенка жене. Служители своего необузданного эгоизма, они перекидывают друг дружке ребенка, как азартные игроки волейбольный мяч… Или в погоне за лишним метражом жилплощади родители привозят из деревни и прописывают престарелую мать, а когда квартира получена, отправляют старуху назад, объяснив детям, что «бабушка не прижилась»… Или… Или…

О, если бы мы умели встать на место своего ребенка и хоть краешком его глаза взглянуть на себя! Тогда, может быть, поняли бы, с какой беспощадностью «любим» мы своих детей…

12 августа 1984 года

Наконец посыльные вернулись в «канцелярию», неся: одни — полную миску горячей, прямо из котла, обильно сдобренной маслом, щекочущей нос вкуснейшим ароматом гречневой каши, другие — разношенные, со сбитыми задниками и подпаленными голенищами, но еще крепкие, теплые, из серой овечьей шерсти валенки. Смышленые ребятишки поставили миску с торчавшей в каше ложкой на жаркую «буржуйку», а валенки на пол, аккуратно придвинув к Володиным ногам — пятка к пятке, носок к носку, — словно примеряя, в аккурат ли будет обувка. Володя опущенным оком поглядел на дары, уперся локтями в колени, ладонями охватил лохматую голову и застыл в такой позе изваянием, не проронив ни слова. Это обескуражило меня. Не понимали его поведения и ребята: он что, отказывается? Со слов мужиков я знал, что он горд и не терпит, когда ему подают из жалости. Если он голоден, заходит в любую избу, просит поесть и непременно тут же сделает что-нибудь по хозяйству — отработает обед, — а во вдовьих хозяйствах работы мужским рукам хоть отбавляй. У нас же он ничего не просил, и я подумал, что наше непрошеное участие обидело его, но тут я услышал, как втягивает он носом дразнящий запах разваренной гречки, и увидел, что пальцы, стискивающие голову, нервно вздрагивают, и понял, каким усилием одолевает он искушение голодного желудка кинуться на еду. Не знаю почему, но я вдруг поставил ему условие:

— Сначала обуйся, потом будешь есть.

И опять он не шевельнулся, только пальцы на голове все вздрагивали. Да что же это такое?! Если он сейчас встанет, выйдет во двор и ребята опять увидят его красно-синие, распухшие ноги на белом снегу, считай, воспитатель, свое поражение полным: мое поведение будет расценено как жестокость. Я опережаю его возможный поступок. Я встаю из-за стола, подхожу вплотную к Володе и кладу свою руку на его вздрагивающие, горячие, как у больного, пальцы.

— Обуйся, Володя.