Депутатский запрос

Повесть переиздавалась трижды, но конечно же в ней сказано далеко не все. Я много раз буду возвращаться к теме послевоенного детского дома, осмысливая в своих заметках то одну, то другую ее сторону, но объять целиком так и не смогу. Не знаю, хватит ли моего ума и сейчас. На расстоянии видится иначе, это так, но и теряется немало, на первый план выступает рассудочность, тянет поискать там, в прошлом, какие-то истоки, ведь были чувства, что-то приходило впервые, что-то накапливалось, формировалось, становилось характером… Как передать это? Ведь не разложишь, скажем, чувство сострадания или обостренное восприятие несправедливости на составные: исток, нарастание, превращение в черту характера… Надо быть слишком холодным препаратором, чтобы вот так анализировать свои чувства.

9 августа 1984 года

Прежде всего — о взаимодействии мира взрослых и мира детей. Общеизвестно: родители наставляют детей, дети обязывают родителей. Общее это правило конечно же действовало и у нас, только в более обостренной и более требовательной форме. На взрослых лежала особая ответственность. Не все были готовы нести ее, и такие долго не удерживались. Но те, кто оставался, навсегда прикипали душой к детям. Характерно, что к числу последних относились чаще всего те люди, у которых своя судьба сложилась в чем-то трагически. Не говорю об общих страданиях военной поры, их пережили все, я говорю о таких трагедиях, как у кузнеца дяди Егора, детей которого сожгли фашистские каратели, как у повара тети Нюры, на глазах которой был замучен и брошен в колодец муж… У большинства наших рабочих и воспитателей были свои жуткие отметины войны. Поэтому мир взрослых и был более сострадательным, более чутким и понимающим, чем обычно. Это роднило два мира и начисто исключало дух надзирания со стороны взрослых и недоверия со стороны детей. Это делало почву для установления атмосферы единой семьи благоприятной.

Но вот что я заметил в первые же дни: взрослые отчетливо делились на две группы, и деление это, как ни странно, было предопределено педагогическими инструкциями. Рабочие относились к обслуживающему персоналу, воспитатели — к педагогическому. Это означало: первые обслуживают, вторые воспитывают. Где-то тут крылся колоссальный изъян, который я назвал бы отделением педагогической науки от народного опыта. Мне, выросшему среди деревенских мужиков, совершенно было непонятно, почему дядя Егор, научающий мальчишек разводить в кузнице горн, объясняющий, как надо подковывать коня, или конюх дядя Петя, учивший ребят пахать огород, косить сено, или повар тетя Нюра, которая крошкой не обделила ни одного ребенка, почему они всего только обслуживают, а не воспитывают. Я представлял себе, что именно  н а у ч е н и е  и есть воспитание, а  в н у ш е н и е — это всего лишь сопутствующее научению объяснение, почему и зачем надо вести себя именно так, а не иначе. Деление взрослых на обслуживающих и воспитывающих вело к разделению научения и внушения, дела и слова, превращая слово в фетиш, с помощью которого якобы можно воспитать мастера и патриота. Выпадало одно очень важное звено, суть воспитательного процесса — развитие чувства. Слово при всей его силе не родит таких переживаний, как дело. Только в деле, в научении, в постижении чего-то реального ребенок переживает свою удачу или неудачу, свою радость или огорчение, свое взросление. Дело невозможно без смысла, без идеи, оно всегда имеет нравственную окраску.

Эту, казалось бы, простейшую истину пришлось внушать образованным педагогам, а они поначалу воспринимали ее как блажь нового директора. Их я не виню, они так были обучены. Но к чести педагогов сказать, они скоро поняли, что такое деление ошибочно, особенно после того, как труд по самообслуживанию мы начали облекать в форму игры и детей пришлось «отдавать» в полное подчинение рабочим. По всем правилам положено было направлять детей на работу обязательно под присмотром воспитателя, а воспитатели сплошь женщины, валить же, скажем, лес, или косить сено, или пахать поле — дело более мужское, и поскольку никто за нас этого дела не делал, постольку и взяли наши мужики на себя функции воспитателей. Скажу, что дар педагога сидит в каждом отце. К сожалению, не скажешь обратного: в каждом педагоге сидит отец. В наше время это обстоятельство — отстранение отцов и вообще мужчин от повседневного воздействия на ребенка — стало причиной многих изъянов в воспитании.

10 августа 1984 года