Der Parasit (СИ)

— Леви, прекрати! — заплакав, не выдержав столь сильного давления, Ева встала, пройдя несколько шагов, теперь нелепо крутясь возле дивана, не решаясь выйти из зала.

— Прекратить? Никого не заботило, что я испытывал, когда те ублюдки пытали меня, и я так же требовал их «прекратить». Знаешь, я больше, чем уверен, что для тебя это лишь страшный сон, ты ведь и понятия не имеешь о том, о чем я говорю…

Прикрыв рот свободной рукой, девушка начала рыдать. После этих слов она вспомнила свежие шрамы на теле Леви, после того как он вернулся, год скрываясь от разведки. Она действительно лишь смутно представляла, что с ним могли делать эти изверги. О таком не говорили, не писали и не показывали в кино. Об этом можно было узнать лишь сев за стул в допросном кабинете.

— …ты жила спокойной жизнью, а я лишь выживал. Всю свою жалкую жизнь я пытаюсь выжить, и мне это пока что удается, но черт возьми! Ради чего я так стараюсь?!

Аккерман подскочил с места, подойдя к мечущейся Еве, продолжая этот нелегкий разговор.

— Думаешь, я не пытался исправить все?! Да, я стал виновен с того момента, как родился, а почувствовал это, как только ребенком начал что-то понимать об этом мире. Я ничего не совершал, но уже чувствовал тот грех, который несет кровь, что течет в моих жилах. Лучше бы моим отцом стал грязный, никчемный алкаш, но не штурмбанфюрер французской айнцзацгруппы! Этот ублюдок наверняка убил тысячи людей, замучил их в лагере, пытал до смерти в камере! А может, именно он отдал приказ солдатам, которые нашли и убили твоего отца, пока вы всей семьей скрывались, избегая лагерной ссылки?! Ты хоть понимаешь, какого жить, осознавая, что ты кровью связан с этим человеком?!

Она не смотрела на него, не в силах поднять голову. Леви не сводил глаз с покрасневших щек, носа и капель, что стекали из глаз, мокрыми дорожками доходя до подбородка.

— Я считал, что если пойду в армию, то чувство вины уйдет, и смогу жить спокойно. Я отплачу за грехи, которых не совершал, но которые мертвым грузом висят на моей душе. И знаешь, что я делал во время службы?

Адерли молчала, продолжала плакать, не в силах сказать что-либо.

— Я пытал и убивал местных партизан, как делал мой папаша во время войны. Ирония, да? — на мгновение Леви усмехнулся своим мыслям, но позже продолжил: — Я был палачом для этих людей, каждый день насквозь пропитывался их страданиями, ненавистью, болью…

— Ты делал это во имя Франции! — резко напомнила как всегда патриотично настроенная Адерли.

— Ева… — осознавая, что она не понимает тех мук, что он прошел, о каких пытается ей донести, он все же решил продолжить, — …во имя Франции, говоришь? — подняв голову к потолку, он словно обратился ко всем, не только к своей жене. — Тогда мой отец совершал эти бесчинства во имя Рейха. Получается, он был прав?

— Нет, он убийца! — встрепенувшись от подобных безумных идей, Ева снова начала искать оправдания. Разумеется, она вспомнила события своего печального детства. — Он убивал невинных и…

— Я убивал людей, которые хотели быть свободными… — перебил ее Аккерман. — Так в чем же, правда? Кто виноват на самом деле? Виноват ли Я?

Все перевернулось вверх дном.

Ева знала ответ на вопрос Аккермана, но не могла произнести его вслух. Ей было страшно.

Страшно от того, что больше ничего не будет как прежде. Ее любовь, годами идеализированная, посвященная только одному человеку, разбилась как фарфоровая ваза, расколовшись на мелкие детали, напоминая этим пазл, который нет возможности собрать и склеить.

Ей хотелось, как маленькой девочке, убежать и больше не сталкиваться с этой огромной проблемой, что нависла над их семьей. Но она уже давно взрослая женщина и должна решать проблемы подобающим образом.

Однако так говорил только разум, а ноги вели ее прочь из комнаты, минуя коридор между комнатами, войдя в столовую. Адерли оставила Аккермана одного, блуждающего по залу, не в силах заставить себя находиться рядом с ним в одной комнате. Вспоминая все сказанное ранее, она анализировала, пытаясь понять, как же ей теперь относиться к нему?

Из раздумий девушку вывели приближающиеся шаги хозяина дома.

— Вот видишь, я был прав.

— Ч-что?

Аккерман с досадой смотрел на жену, понимая, что окончательно ее потерял.

— Ты бы со мной разговаривать не стала, знай, что я — нацистское отродье.

— Леви, все не так как ты…

— Тогда почему ты ушла? — подходя почти в плотную, спросил мужчина.

— Я… — Адерли начала глубоко и прерывисто дышать, чувствуя истерический ком, что вот-вот скатится с высокой горы. — Я…

— Я противен тебе? — громко шепча в губы, решил спросить напрямую Аккерман.

— Н-нет. — Почти сжавшись, желая пропасть, ответила Ева.

— Тогда почему ты дрожишь? Ты боишься меня? — с грустью констатировал мужчина.

— Леви, пожалуйста…

— Ева, — обратился он к ней, взяв ее за руку, и немного надавил на запястье, чтобы та посмотрел ему в глаза. — Поцелуй меня и скажи, что по-прежнему любишь, и что у нас все будет как раньше…

— Леви, я тебя… Я т-тебя… — громко разрыдавшись, девушка больше не смогла произнести ни слова, отрицательно мотая головой.