Деревенская околица. Рассказы о деревне

Ободрённый вниманием, Семён захвастал, как маленький:

— Вы ещё наши грибочки не пробовали, это вам не ананас, что по вкусу — таже капустная кочерыжка. А вот наши помидорчики, по особому старинному, деревенскому рецепту…

Гости по-доброму поддержали захмелевшего папашу.

А Семёну попала вожжа под хвост и он раздухарился: заохотило ему показать свою удаль деревенскую.

— Колька! А ну-ка, тащи гармошку!

— Та что ты, тятя! Какая гармошка? Сейчас под неё уже никто не пляшет. Ушло то время — под гармошку веселиться.

— Тогда давайте петь хором русские песни, э-эх!

— Тятя, сейчас не поют хором, эти ваши «Если Волыга, ды разальёты-си!» Сейчас в моде такое, что и слов не запомнишь, певцы, как степные акыны, каждый поёт своё. Какой уж тут хор?

Хотел Семён запеть деревенскую песню, думал, подхватят:

Соловей кукушку уговарива-ал
Полетим, кукушка, в тёмный лес гуля-ять.

Но все ноль внимания. Магнитофон — на полную катушку и запрыгали, задёргались, как черти на Лысой горе.

И гуляют-то не по-людски. Бабы манерничают, да и у мужиков уже нет той удали и куража. Вот раньше в деревне гуляли, так гуляли. Песни пели весёлые, заводные, разудалые, да ещё разгульные. Любили петь «Коробейников», и такие, как «Была бы только ночка, да ночка потемней!» Э-эх! После этого так и хотелось хватить кулаком по столу, от нахлынувших чувств.

Любая гулянка не обходилась без частушки с переплясом под гармошку. На посиделках пели их скромно, хоть и с подковыркой, а уж в пьяном-то угаре хотелось разгуляться, там всё дозволялось. Дробно стучат каблуки, от желающих нет отбоя. Частушка потому и называется частушкой, что наперебой частят друг перед другом. Были частушки с перчиком, покруче. Ничего, ржут, правда, ребятишек гнали подальше.

От воспоминаний Семён загрустил и раскис. Колька, радостный, возбуждённый, подошёл и обнял отца за плечи.

— Ну, как тебе, тятя, глянется? Что-то ты помрачнел.

— Всё хорошо, сынок. Только одно жалко, мать не поехала.

Тут Колька что-то вспомнил, мигом подхватился и захлопал в ладоши. Когда гости утихомирились, он и говорит:

— Минуточку! Спасибо всем за поздравления, а вот сейчас будет самое дорогое, послушаем, — и командует Игорю — давай!

Игорь запихнул кассету в видик, и у Семёна чуть крыша не поехала. Вот она, его благоверная Марья Михеевна, нарисовалась в телевизоре. Сама сидит супротив их дома на скамеечке в своём платочке и новой кофте, и так это тихо, и ласково говорит:

— Ну, что тебе, сынок пожелать? Дай тебе Бог здоровья и счастья, твоим деткам не хворать, почитать родителей, как вы нас с отцом. Ты уж, Коля, на работе старайся с людьми ладить, — и давай буровить, да так всё к месту и ладно, что Семён удивился, во, даёт, родная! Только вдруг «родная» как ляпнет: — Зина, доченька, вы уж с Игорьком приглядите за дедом, а то он ещё подопьёт и затеет плясать под гармошку и петь про соловья с кукушкой. Ещё осрамит Колю перед гостями.

Гости засмеялись, захлопали и загалдели, а Семён досадно крякнул, и от стыда подался в комнату к Васятке.

Он, конечно же, догадался, что это всё Колька записал в прошлый приезд тайком на кассету, чтоб его удивить. Удивил, поганец. И эта, старая мочалка, туда же: орёт и срамит на всю ивановскую: «Глядите за ним, он напьётся, как свинья!» Ах ты, кошёлка старая. В телевизор уже полезла, в эфир. Приеду, я тебе покажу, кончилось твоё эфирное время!

Обидно стало Семёну, а из-за чего? А не из-за чего. Вишь, горожанам русские песни не нравятся, плясать под гармошку стесняются, выходит это им стыдно, а сами-то что вытворяют. Им только грохот и нужен, бум-бум-бум, а сами-то разучились играть. Да и что это за танцы? Повиснут друг на дружке и стоят млеют, а то примутся скакать и дёргаться, как пилепсики.

В наше время гармошка ещё не в каждой деревне была. Это уже потом гармошки и патефоны появились, а так все табунились на топтогоне и плясали под балалайку.

Стал вспоминать Семён себя, Марью, знакомых парней и девок, и не теперешних, старых и согнутых временем, а молодых, весёлых и ему полегчало. Эх, вернуться бы в то время, да нельзя, остаётся только вспоминать. Вот хотя бы взять Пашу Скворцова, вот кто играл на балалайке, она в руках у него звенела и выговаривала. Играл на заказ любые волны, хоть дунайские, хоть амурские. Тогда в моде были краковяк, полька, подиспань, кадриль, но больше всего любили и плясали «Барыню» — её ещё шутейно называли «жопотряс». Хех ты, придумают же.

Раньше подопьют мужики, друг дружку за грудки теребят и по стараются выяснить: «Ты меня уважаешь?» Это потому, что при жизни их начальство не уважало. И только в подпитии до них доходило, как это унизительно. Сейчас другая крайность, на уме только деньги, уже и не замечают, что весь разговор вертится вокруг них: кто сколько заработал, на сколько БМВ дороже «Тойоты», куда выгоднее вложить деньги? Все норовят стать скоробогатыми. Измельчал мужик, помешался на деньгах.