Деревенские святцы

Широкий пояс огородов, пастбищ, посевов охватывал, скажем, средневековую Москву. Иностранцев поражал деревенский ее простор, обилие садов, наряду с близостью дубрав, боров-рамений, лугового раздолья, сообщавших русской столице облик самобытной живописности. Исполинский, в золотом шеломе столп Ивана Великого, кирпичные башни и стены Кремля, белокаменное узорочье Китай-города, богатые палаты, расписанные цветисто, изукрашенные резьбой терема, и всюду храмы, на улицах липы, сосны, вязы, лужайки прямо у домов, вдоль берегов Москвы-реки, и звоны колоколен, и разноголосица петухов, мычанье коров.

Или — Вологда. За заставами простирались выгоны, льнища, лесные угодья, где собирали рыжик, малину. У быков Красного моста рыбак выбирал сети поспеть на торжище с язями и щуками, в Духовом монастыре били к ранней заутрене, пел во Фрязинове рожок, стучали на Подлесной пастушьи барабанки: городским улицам, по которым прогонят скот, долго-долго пахнуть молоком, хлевным духом…

«Лето-припасиха» — с молвы дедов-прадедов в устный численник осело. «Что летом ногой приволочишь, то зимой губами приберешь».

Сперва, конечно, посади и посей, а то будет нечего припасать. Посевная продлевалась почти до середины нынешнего июня, посадка овощей и дольше.

Главное, чем устойчиво, крепко хозяйство — сенокос и жатва, подъем паров, сев озимых, уборка и расстил льна, — приходится на лето. Повышена цена времени: «Часом опоздаешь — годом не наверстаешь».

«Не земля родит — год».

Какой год считать благоприятным, легким, какой тяжелым?

«Худо лето, коли солнца нету».

«Не моли лета долгого, моли теплого».

«Зеленый год» — два слова, встарь наводившие ужас. В начале ХУП века похолодание, обрушившееся на Европу, горем, бедствиями отразилось на Руси. От затяжных стуж-отзимков, лютого ненастья не успевала выколоситься даже рожь, посевы зелеными уходили под снег.

«Дождливое лето хуже осени».

Вместе с тем пагубен и палящий зной.

«.Сухмень — в поле колос скорбит».

Крестьянин готов был поступиться «зеленой страдой» на лугах, лишь вознаградила бы его труды «хлебная страда».

«Когда сено гнило, тогда в сусеке мило».

«Сено черно, так каша бела».

К погоде вперед на лето примеривались с декабрьского почина зимы, с январских стуж и февральских метелей.

Природа нема и никогда не молчит. Она говорит с нами блеском звезд ополночь и утренней росой, раскатами грома и шорохом муравьев по опавшим иглам соснового бора, только нам бы постичь ее язык! Встарь этому Способствовали устные численники-месяцесловы, как азбука, по которой учились проникать в смысл вьюг зимой, дождей летом, вешних половодий и осенних листопадов.

Перволетье. Белые ночи. Нежная, ярчайшая в году зелень трав, деревьев, посевов.

С вешней поры утвердишься, что ничего нет благоуханней растущей травы. Только теперь не луговой, где солнцепек путает запахи, но лесной — прогалин, полян, где густота нависи оберегает еще черемухи в цвету; мох влажен, столбы солнечного света, пропущенного сквозь кроны, рябят танцами золотых мошек, и хвойные лапы елей украшены свежими побегами. Чуть проклюнувшиеся иглы мягки, чешуя завязей шишек рдяна, желта осыпь пыльцы, и эта мягкость, светлая зелень так отвечают лепету необмятой листвы, ее плеску, синей сумеречности. Листва струит тонкий-тонкий аромат, который невмочь перебить волглым струям от мхов, трухлявых колодин, сухим, горячим запахам муравьищ, солнечных лужаек. Так, тьме ночи не дано погасить одинокий огонек избы спящей деревни; так, вою и стону метели не справиться с поддужным колокольчиком ямщика, чей звон залетел к тебе, пробился из дальнего-дальнего детства… Трава! Пробилась и в лесу, растет, пышнеет!

Волнуют всходы ранних яровых. Ячмень, пшеница, овес — что ни полоса, то и особый оттенок зелени, нежный в своей беззащитности пушок. Кто смеет его тронуть и погладить, то это бегучие тени облаков.

«Хлеборост» назван июнь устными святцами, он постарается оправдать звание.

А пушицы, травы, называемой иначе заячьи лапки, вдруг столько объявилось, что пади сырых логов словно снегом покрыты. Белые кисти шелковисты, чисты. Вот бы окунуть их все разом в яркие краски июньских рассветов да закатов, да расцветить пожни, берега озер — то-то красота будет! И на пресницах деревенских модниц, на балконах изб нет таких колеров!

Что ж, того и ждать, раз июнь именовался раньше «разноцветом». За ним право распускать герани и ромашки, духмяный лабазник и алые, розовые гвоздики, голубую синюху и лиловые луговые васильки…

Светлейший месяц светлейшего времени года, всем богат июнь.

А вспомнишь деревенские святцы, поневоле убавится пылу: «Богат июнь, у апреля-дедушки подбирает крошки». «Июнь — в закрома дунь. Поищи, нет ли где жита, по углам забыто. Собери с полу соринки, сделаем по хлебцу поминки». «Отец с сыном, май с июнем, ходят под окнами, побираются».

Ловлю себя на мысли: может, прибеднялись мужики? В русском, знаете, характере на себя наклепать, прикинуться, будто из-за угла мешком пришиблен. С бедняка, вестимо, взятки гладки, с дурня и вовсе спросу нет.