Север, в сущности, не испытал оков крепостничества. Земля долго оставалась общинной собственностью. Было до середины XIX века — расчисти от леса, кустарников новину и владей. Накосил сена, сметал стог — твое. Вспахал, засеял, выросло — твое, хоть репа, хоть лен. Суровы климатические условия, все же приложи руки, земля разве обманет! Реже недороды на важских, двинских, сухонских подзолах, суглинках, чем на южных, подверженных засухам черноземах или в пшеничном Поволжье.
Правда, с годами и на Севере резче проступала чересполосица. Жители старых деревень у нас от нехватки пахотных земель еле-еле сводили концы с концами, тогда как у соседей, в Брусной, под Брусенцем, амбары ломились от зерна.
Не всем известно, что Россия и продавала, и закупала хлеб. Допустим, в 1913 году страна завезла, преимущественно из Германии, ржи более 12 миллионов пудов, пшеницы — почти 1,4 миллиона пудов…
Ладно, «в июне есть нечего, так жить весело: цветы цветут, соловьи поют».
«Май — под каждым кустиком рай», а июнь — «каждый кустик ночевать пустит».
Чего уж, хоть ночуй в поле, столько всего наваливалось: посевную кончай и навоз под пар вывози, открывай прополку, за огородом следи и начинай косьбу.
«Поводит июнь на работу, отобьет от песен охоту» — в деревенских святцах заявлено.
Ей-ей, прибеднялись, лукавили! При переходе от весны к лету Русь пашенную, сельскую как раз настигала урочным накатом песенная, игровая стихия, тем более широкая, что народная обрядность, гулянья молодежи по временам подверстывались к религиозным праздникам.
С весной прощанье, его кое-где отмечали еще с Николы Вешнего, когда сады в цвету, кукушки без умолку кукуют, коровы с утра до вечера на выгоне, кони по ночам пасутся на свежей траве, по колено в росах.
Обряд совершался за околицей в лесу. Сломленную ветку цветущей черемухи девушки убирали лоскутьем, лентами, вешали на нее крестики нательные, куковали кукушечкой.
— А не покумиться ли, сударушки?
— Покумимся — полюбимся!
Сквозь душистую зелень листьев целовались кума с кумой в знак сердечного расположения, отныне они все едино что крестные сестры.
Венец древнего действа — вечером на реке, после угощенья, у костра, игр и песен, когда самая отчаянная кумушка-голубушка, раздевшись, окунала «кукушку» в воду на глубине, на быстрой струе, под пенье обрядовое, под щелканье соловьев и звон боталов стада.
Кстати, «крестины кукушки» чаще проводились после Николы травного, вообще обрядовость кочевала по праздникам в зависимости от того, где что уцелело, что воспринято исстари.
В Вознесенье обычай стряпать обетное печенье — «лесенку», «Божью окутку», «Христовы лапотки» — соблюдался почти повсеместно.
«Лапотки», «онучки» — без них как можно? По поверьям деревень, Спас, сын Божий, от Воскресенья до Вознесенья Русь обходит, а земля-то обширна, а обутка-то лыковая, не ноская, надобна ей перенова.
У «лесенок» оттого семь перекладин-ступенек, что Христу восходить-возноситься на семь небес. К тому же «лесенка» — ржи помога:
Вознесенье праздновали чаще в мае, Святую Троицу, Духов день обыкновенно в июне.
«Зеленые святки», березе именины! «Березынька скрипела, всех девушек кликала», наказывая в рощи, в луга идти, обещая сама согнуться, в веночки завиться:
Березка завита, ею, разубранной лентами, цветным лоскутьем, венками, обносили нивы и покосы. Присоединялись к шествию мужчины, замужние женщины, парни и детвора.
Возвращаясь в деревню, хвалились песенницы:
Очевидно, участники хода ни сном ни духом не ведали, что воздается ими Ладе — светлокудрой богине весны, любви, сердечного согласия, — чье земное воплощение и есть береза.
Поскольку «зеленые святки» объединяла седьмая неделя после Пасхи, с зенитом празднества в четверг, они именовались Семиком.