Деревенский бунт

– Президент ещё не в тюрьме… Надо – господин-таки… – поправил Конский Врач.

– …Во-во, господин… От имени крестьян сибирского колхоза имени Алена Даллеса и по поручению мелкого и крупного рогатого, а также комолого[186] скота, низко кланяемся за гуманитарный спирт из США. А посему, господин президент, ежли чо, подсобим, даже и не сумлевайся. Оружье, како имели, резво… резко сократили по уговору с США… Да, прямо скажем, изничтожили до последней берданки. Разоружились, паря… А бьём челом, что надо срочно огулять кобылу Демократку. А то перестоится… А также в связи с переходом на конно-гужевую тягу решили увеличить поголовье коней… У нас по суседству, конечно, водится спец по жеребцовой части, Сокол звать, но больно уж старорежимный…

Конский Врач уточнил:

– Черносотенный-таки. Словом, комуняка, белогвардеец недобитый.

– Во-во… А посему сумление нас грызьмя грызёт, дозволить ли Соколу Демократку огулять. Так что вы уж покумекайте с президентом США, как бы нам ловчее покрыть Демократку и чтоб реформы взад не пошли… и чтоб демократия не пострадала….

Конский Врач отложил ручку и, потирая ладони, тонко намекнул:

– Чтой-то стали руки зябнуть, не пора ли нам дерябнуть…

Председатель выставил четверть гуманитарного спирта, но Конский Врач, помня о коньячной заначке, кисло сморщился, проворчал:

– И шо, разве у нас-таки благородных напитков нету, и мы должны-таки пить американскую отраву?!

Председатель пустил мимо ушей напоминание о коньяке и звякнул своим стаканам о стакан Агдама Фрейдовича:

– За наше дорогое американское руководство.

– Кормильцы…

– Поильцы…

* * *

Неподалёку от колхозной харчевни «Плейбой», прижавшись к глухому заплоту, темнела легковая машина, и призрачный свет ночного безлунного неба блуждал по чёрному капоту, по крыльям, по ветровому стеклу, где изредка вспыхивали красные сигаретные огоньки. Потом из легковухи… похоже, размять ноги… вышли два бугая, закурили, молча поглядывая на красный фонарь, висящий над ветхим крыльцом «Плейбоя».

Под дерзкие наигрыши гармони и разнобойное пение из-за угла вывернула ватажка ребят и девчат; поравнялась с чёрной легковухой, и не успели бугаи рта разинуть, как уже лежали в машине, туго спутанные, с кляпами из старой вонючей мешковины.

А в блудном полумраке харчевни за обильно накрытым столом, посиживала хмельная компания: козёл Борька в обнимку с козой Адой, Агдам Фрейдович Бухло в обнимку с Анашой Героинычем, у которого меж ног таился всё тот же чемодан-кошелёк; а во главе стола восседал Варнак Горыныч Продайземля.

Анаша настойчиво уговаривал председателя прихватизировать колхоз и продать ему или войти в долю; и опять восточный гость сладко пел о красывый гурия, с которой Варнак Горыныч будет возлежать на персидских коврах.

– Дак я, Анаша Героиныч, за милу душу, я красивый гурия люблю, но куда Громобоя деть?..

– Дарагой, не надо печаль, с Громобой будет говорить мой джигит… А пока прошу выпить наша дружба!

Коза Ада, мимолётно и по-лисьи вкрадчиво потираясь о плечо восточного гостя, разлила коньяк по рюмкам, и люди, а также мелкий рогатый скот, в сладостном изнеможении прикрывая глаза, мыча и пристанывая, смачно чмокая, прихлёбывали коньяк «пять звёздочек». Коза Ада сунула Конскому Врачу потёртую гитару.

– Агдам Фрейдыч, подыграй. Сбацаю…

Конский врач со знанием дела подкрутил колки, пощипал струны и… заиграл, а коза Ада, вертя боками перед козлом Борькой, запела:

Надоели песни русски,
Надоела и кадриль.
Делай, Борька, обрезанье,
И поедем в Израи

ль.

Козёл Борька задумчиво почесал промеж рог:

– Дак оно бы и не худо… в Израиль-то… всю жись мечтал, но вот, паря, обрезания боюсь…

Конский Врач утихомирил пальцы на струнах и заверил:

– Шо ви боитесь, Боря?! Всё наше племя обрезано… Это же быстро-таки. Даже не учуете… Могу-таки хоть сейчас…

Конский Врач отложил гитару, хватанул со стола нож, похожий на секиру, пошёл на Борьку:

– Боря, ви ничего не бойтесь. Я таки вашего брата столько обрезал, шо мне это палец помочить…

Анаша Героиныч одобрил затею:

– Обрезайся, дарагой. Наш будешь, мусульман…

– В Израиле не любят мусульман, – вспомнила коза Ада.

– За деньги и мусульман полюбят, – заверил Анаша.

Конский Врач же провел пальцем по лезвию секиры, – бриткая, для обрезанья в самый раз, – и положил руку на Борькино плечо. Козёл испуганно шатнулся, загораживаясь руками от Конского Врача:

– Не, не, не!.. Агдам Фрейдович… Не, не, боюсь я обрезаться: как бы с корнем, а то и профессии лишусь…

Анаша взял у Конского Врача секиру и, наотмашь, словно саблей, махнув секирой, громко возгласил:

– Хочу петь народный песня…

Гуленджан, Гуленджан,
На базаре лавка.
Мы торгуем баклажан,
Разный сорта травка.
Гуленджан, Гуленджан…

Конский Врач стал подыгрывать на гитаре, и Анаша, зажав секиру в яростных зубах, зверски округляя глаза, пошёл в пляс на кавказский лад. Потом, сабельно размахивая секирой, Анаша заголосил: