Деревенский бунт

Если на гору залезть,
И с неё бросаться,
Очень много шансов есть
С жизнею растаться.
Гуленджан…

Запыхавшись, Анаша пал в кресло, велел Конскому Врачу налить коньяка, и когда народ и мелкий рогатый скот выхлебали коньяк, Борька врубил магнитофон:

Ты иди по жизни смело,
И кому какое дело,
Кто тебе в постели нужен,
Это – секшэн революшэн!..

На «белый» танец коза Ада позвала Борьку-козла, Конский Врач – Анашу, и хмельная бражка стала выплясывать чтой-то дикое. И вдруг… испуганно поморгав, погас свет, и, словно в тошноте, захлебнулась музыка; покойничьи лунный свет сиял в незашторенном окне, нет-нет да и заслоняясь человечьими тенями; слышались тяжёлые шаги, голоса…

– Погром! – Голос Агдама Фрейдыча прозвучал в тишине громом; хмель улетучилась, и Конского Врача затрясло в ознобе.

Анаша кинулся к председателю:

– Дарагой, почему света нету?

Председатель не мог и словечушка вымолвить, зуб на зуб не попадал, и козёл Борька пояснил:

– Дак свет же в Ботале от движка, а солярки мало, в двенадцать и вырубают…

Конский Врач глянул на часы со светящимся циферблатом и прошептал:

– А сейчас-таки и десяти нету… Погром…

Тут погромно распахнулась дверь – и с шалым ветром нагрянула в «Плейбой» суровая ватага. Два мужика, по очеса утаённые чёрными косынками, опрокинули стол с закусками, а потом скрутили Анашу и поволокли на воздух. Все оторопело молчали, лишь лаялся гость восточный:

– Да будут прокляты вы и ваши потомки!.. Прокляты до седьмого колена! И месть моего рода падёт на ваш род!..

Мужик, по голосу вроде бригадир, внушал Анаше:

– Тебе же, разный сорта травка, тебе же сколь талдычили, что у нас в деревне парни вольные. Руки-ноги выдернут и скажут: «Так було…» Тебе же советовали: убирайся подобру-поздорову со своей травкой. Не вводи в грех… Не послушал, дак и получай…

* * *

На лавочке возле правления колхоза посиживал Илья Громобой и под гармошечьи переборы напевал:

Во субботу, день ненастный,
Нельзя в поле, эх,
Нельзя в поле работа

ть.Нельзя в полюшке работать,
Ни боронить, эх,
Ни боронить, ни пахать.

Тут мимо гармониста, словно очумевший конь, галопом проскакал конюх и, взлетев на крыльцо, торопливо окстясь, возопил:

– Убью, анчихриста!.. Застрелю Фармазона из поганого ружья!.. Прости мя, Господи!.. – Старик опять осенился крестом.

Гармошка умолкла, затихла.

– Ты что, дед Бухтин, с цепи сорвался?!

– С цепи… С рогов сорвался, Громобоюшко. Едва ноги унёс от дикого быка…

И тут бригадир увидел, как подле вывески «Колхоз имени Алена Даллеса», широколобый бык яростно роет копытами землю и, круто угнув шею, исподлобья глядит на мужиков налитыми кровью, свирепыми шарами. Бригадир отложил гармонь и, подхватив жердину, что валялась в траве у палисада, пошёл на быка. Озверевшая скотина рванулась встречь, но бригадир так огрел жердиной промеж рог, что бычара вдруг рухнул на передние копыта и низко поклонился Громобою.

– Ещё хочешь? – громко спросил бригадир, и бык, злобно глядя на мужика, помотал головой, потом одышливо поднялся с колен и, обиженно, утробно мыча, шатким шагом побрёл от конторы.

Конюх, спустившись с крыльца, куда от страха залетел, кулаком погрозил вслед быку.

– Как ишо не запорол… Фармазон дикошарый…

– Теперичи уже не Фармазон, Конский Врач его Бжезинским кличет. – Бригадир засмеялся, а конюх обиженно шмыгнул носом:

– Ага, тебе хаханьки, а я чуть живота не лишился… Бжезинский?.. И в честь кого быка повеличали?

– Да вроде Даллеса. Спит и видит, как бы Россию уханькать…

– Ну, тогда, паря, одна холера – фармазон… И бык не чишше. Чуть, паря, на рога не одел… Как ишо успел на крыльца залететь…

– От ить, язви его в душу, – подивился бригадир нежданной забавной мыслишке, – какая кличка у скотины, таков и норов. Взять того же быка Бжезинского, бывшего Фармазона… Зверь, не бык. Проходу не даёт. Того гляди на рога вздымет…

– Верно, Громобоюшко, – согласился конюх, – верно насчёт кличек-то… А взять нашу кобылу, ить с придурью дика барыня, потому как звать Демократка. А была бы по старинке – Гнедуха, дак и вела бы себя как Гнедуха… А взять козла Борьку или козу Аду… А вот и они легки на помине, явились – не запылились…

Подчалил козёл Борька с магнитофоном, что ревел, как бык Фармазон:

Ты беременна, ты беременна, ты беременна на-на-на-на,
Но это временно, это временно, это временно на-на-на-на…

Следом за козлом, словно манекенщица, шла вертлявой походкой коза Ада.

– Обалдуй, выруби трубу иерихонскую, – велел конюх. И Борька осадил магнитофонный рёв.

Из конторского окошка выглянул Конский Врач, позвал народ и мелкий скот на совещание; и когда все расселились на лавках, председатель вынул из портфеля бумаги и, привычно звякнув коровьим боталом, оповестил правление: