Деревенский торгаш

— Деревня-то велика и праздник-то завтра не малый: кто ни на есть и навернется; а ты сбегай-ка к Захарке, спроси, за какую цену он мне мед-то продал, а его меда лучше твоих и мужик-то он на вид показистей тебя… — прищурившись, с насмешкой в голосе говорил Прохор Игнатьич.

— Это Захарка-то?.. — обидчиво спросил тот.

— Захарка!.. У него одного ума в беремя не обхватишь!..

— У Захарки-то?..

— У Захарки. С ним таперича и дела вольготно вести: не ломается, все порядки знает; таперича супротив Захаркиных медов во всем околотке не найдешь!..

— А-а!.. — с обидчивой в свою очередь иронией протянул тот.

— Верное слово… и то он по три рубля пуд отдал, а твои-то меда я знаю!..

— Худые нешто? — с сарказмом спросил он.

— Окромя тьфу… и речи не найдешь!.. Одного сору не оберешься!..

— О-о… Гляди ж!..

— Так точно… твой мед супротив захаркина што деготь супротив божьей росы, а тоже восемь рублев за пуд ломишь, хе-хе-е… Смешной ты человек, с которого боку ни посмотри на тебя!

— Это я-то?.. — конфузливо взглянув на него, спросил мужик.

— Окромя тебя, кому ж за хвасню в побасенку войти!..

— А ты знаешь, што мой мед таперича настоящий липовый, а Захаркин со всякой травы, а? — вдруг весь вспыхнув и от внутреннего волнения вскинув шапку на затылок, спросил он, задетый за живую струну своего самолюбия. — Штобы это таперича мой мед да хуже Захаркина!.. — с расстановкой повторил он. — Стоо-ой!.. Хошь об заклад? Я те такого меду пуд принесу, што твоему Захарке от завиди лопнуть, а? — решительно спросил мужик, протягивая ему руку.

— Неси, отведаем!..

— Пропадай и цена, коли на то пошло… штобы таперича мои да хуже Захаркиных, а? Да ты с мово меду-то пальцы оближешь, вот што-о!.. — говорил он, возвышая голос от экстаза, в который постепенно входил.

— Неси, неси: посмотрим, оближем аль нет!.. — насмешливо подстрекал его Прохор Игнатьич.

— Не-ет… Я те за три-то рубля мед дам — язык проглотишь!.. Захарка… хе… нашо-о-ол!.. Мой-то пасек исконный, а его — без году неделя, да штобы его меда лучше моих… погоди-и-и!

— Ты неси наперво, а потом уж кудахтай… што яичко снес… Слышь?..

— Принесе-ом!.. Штобы Захарка… Сто-ой!..

Но Прохор Игнатьич вместо ответа залился своим дребезжащим хохотом, которого, впрочем, оскорбленный пчеловод, по-видимому, не слыхал. Весь поглощенный мыслью об унизительном сравнении, он, бессознательно поправив шапку на голове, отошел от прилавка, бормоча: "Подожди-и… я ужо!.."

— Видал дураков!.. — произнес вслед ему Прохор Игнатьич, обратившись к Митрофану, который давно стоял поодаль от окна, терпеливо прижавшись к стенке.

— На миру-то чего не увидишь!.. — уклончиво ответил он, подходя к прилавку.

— Принесет!.. даром отдаст, только похвали… за-а-дор-ный!.. — И Прохор Игнатьич снова заколыхался от смеха. — О-ох, горе с этими деньгами: только творение бессловесное не стяжает!.. — со вздохом произнес он вдруг после непродолжительной паузы, облокотившись всем корпусом на прилавок, но в глазах его сверкнула совершенно противоположная его философскому настроению мысль. — И ты, поди, вот денег ждешь, а по моему счету, никак, с тебя доводится, а?

— Прохор Игнатьич!.. — испуганно проговорил Митрофан. — Обожди, сердешный!..

— Но докедова ждать-то, милый! Денежка, што корова, уход любит; раз не подой ее вовремя, да другой, да в третий, так и с молоком простись, — доставая знакомую уж нам книгу в кожаном переплете, повторил он. — Ты к святой пять рублев брал — сулил к лету отдать, да в июле два рубля на подать с посулом к спасу принести?..

— Не справился… верь!..

— Об этом разговор опосля пойдет!.. — прервал его Прохор Игнатьич, проложив с книги на больших счетах цифру "семь" рублей.

Митрофан молча с любопытством следил за ним.

— Ржи-то восемь пудов принес да льну два, почем кладешь пуд-то?..

— Рожь-то о ту пору с лишним три гривны была!..

— А лен?..

— Восемь гривенок положь за пуд-то, и то уж по знакомству будто, а то все бы с рублик надоть.

Прохор Игнатьич, быстро сделав расчет на счетах, сбросил с цифры "семь" два рубля.

— С рубь-то останется ли за мной? — спросил Митрофан.

— Поболе, друг.

— Откедова это так? — с изумлением спросил он.

— На то счет… Складывай по пальцам. Брал ты у меня семь рублей.

— Семь!..

— По пятнадцати копеек пуд ржи — сколь?.. Рубь двадцать?

— По пятнадцати-и-и… Што ты, што ты кладешь это?.. — с удивлением произнес он.

— Ну, сбросим, коль много!..

— И тридцать-то в убыток… Андели с тобой!

— Убыток, а-а!..

— Слезный… и ей-богу… ведь и по тридцать-то уж я по знакомству тебе отдаю!..

— Значит, ты свою линию соблюдаешь?.. Подавай деньги начисто, и весь расчет в эфтом!..

— Прохор Игнатьич… што ж это?.. А-ах ты господи!.. По пятнадцати копеек пудовка ржи… есть ли бог-то у тебя?.. Слыхали ли, добрые люди? — всплеснув руками, обратился он к улице; но улица была совершенно пуста, и из добрых людей, знакомых с порядками Прохора Игнатьича, никого не было на ней.

Прохор Игнатьич тем временем спокойно закрыл книгу и, неторопливо положив ее в шкаф, возвратился к прилавку.

— Не напасть ли это?.. Уважь хоть для праздника-то, родимый!..