Деревья-музыканты

Нет более дурацкой, более мучительной роли, чем роль мамаши взрослых сыновей! В то время как весь поселок с любопытством обсуждал злободневные события, Леони Осмен, схватившись руками за голову, вопрошала небо, какое же проклятие тяготеет над ней. После всех треволнений и забот, которых ей стоил преподобный Диожен Осмен, чудить теперь стал Эдгар: он требовал, чтобы мать готовила сода-виски, сливы в спирту, соленые сухарики, маслины, кока-кола и разные противные напитки, которые любят гнусавые племянники богатейшего дяди Сэма. И она делала все это с отчаянием в сердце, ожидая той минуты, когда ей придется хоронить кого-нибудь из близких... Ибо теперь было ясно, что в доме надо ждать покойника.

Да и вообще Леони не любила янки, обвиняя их не только во всех смертных грехах, но и в том, что от них пахнет кардамоном...

Но мартовскому ветру наплевать на американцев. Он порхает, унося на своих крыльях тысячи золотых блесток цветочной пыльцы, и ласково теребит платья на молодых крестьянках, которые идут по улице крупным размеренным шагом, оставляя за собой запах свежей травы и фруктов, а зубы их сверкают во рту, как перламутровые зернышки в спелых плодах гойявы. Пестрая черепашка, плавающая в небольшом бассейне, куда поставили охлаждать бутылки кока-кола, вытягивает зеленоватую пятнистую шею и, открыв пасть, блаженно пускает пузырики у самой поверхности воды. На огромном синем небе нет ни пятнышка, оно ясное, прозрачное, вогнутое, как блюдо из китайского фарфора. Рой мух — этих неутомимых балерин — жужжит над деревянным подносом торговки сластями, которая стоит на углу улицы и предлагает прохожим плиточки желтого сахара, благоухающие мятой и анисом, подтаявшие на солнце леденцы и нугу из арахиса и ророли. Ну что же вы, добрые люди? Пусть в это знойное утро зазвучит ваша песня, звонкая боевая песня!

В Гантье, в Бонне, Тер Сале и Балисаже — повсюду без конца толковали об исчезновении водуистских реликвий. Комментируя слухи, которые распространились по всей равнине до самых озер, столичная газета писала, что, по мнению крестьян, произошло подлинное чудо. А это уже было смелостью со стороны трусов, которые пугаются собственной тени и слово боятся сказать вразрез с мнением официальных кругов. Но черт возьми! Разве наш народ заставишь молчать! Люди говорили, конечно, шепотом, но говорили обо всем, все обсуждали, и атмосфера в стране накалялась, росло недовольство против непогрешимого католического духовенства и правительства благодетеля Леско.

Итак, по Гантье прокатился громовой хохот. Но горсточке фанатиков, окружавших священника Диожена Осмена, было не до смеха. Страх обуял Ноэми Дюплан, Эфонизу Фонтен и других святош, которые бросились в крестовый поход ради вящей славы матери-церкви. Поговаривали, будто брат Сираме отправился на Центральное плоскогорье, чтобы совершить искупительный обряд, который поможет ему очиститься и вернуть себе сан жреца. Ни один из участников похода против хунфоров не избегнет мести брата Сираме, — уверяли в округе.

Преподобный отец Диожен Осмен стоял на коленях в своей спаленке и, закрыв лицо руками, молился. Он был сражен. Конечно, он не верил в чудо, но велико все же могущество нечистого! Никто из сторожей так и не мог рассказать толком, что произошло в ту ночь. Все они уверяли в один голос, будто ни на минуту не смыкали глаз. А один из жандармов поведал под большим секретом кое-кому из знакомых, что незадолго до дождя он видел, как посыпалось множество молний на дом священника и огненный шар пронесся по церковному двору. Его приятели и он сам были ослеплены. Тут они услышали звон цепей, какой-то непонятный скрежет, затем хлынул ливень и все затопил кругом. Сторожа оставались под галереей все время, пока бушевала непогода. Когда же дождь прекратился, во дворе не оказалось ни одного священного предмета.

Что станется с кампанией отречения после такого удара? Кто осмелится пойти теперь против храмов водуизма? Между Диоженом и его матерью произошла ужасная сцена. Ведь Леони давно предсказала ему самые страшные кары. Боже, как тяжело носить сан священника! Диожену было плохо, голова у него кружилась. А вместе с тем надо было казаться спокойным и вселять мужество в тех, кто с надеждой взирал на него!

Диожен со стоном склонился перед маленьким медным распятием, с которого грустно смотрел на него Христос. В дверь постучали, Амели Лестаж принесла письмо. Диожен проворно вскочил на ноги, желая скрыть свое смятение. Письмо было от архиепископа. Диожен подошел к окну, отворил его, чтобы в комнате стало светлее, стремительно разорвал конверт и стал читать послание своего пастыря.