Деревья-музыканты

Олисма бросился в объятия старухи, и они заплакали, крепко прижавшись друг к другу. Жюстен Корбей, отец Рен, привлек их к себе и усадил на скамью. Он обхватил за плечи Олисма. Старик Жюстен не плакал — нередко возраст и испытания долгой жизни осушают глаза, смягчая, однако, сердце. Вид у старика был суровый, в лице ни кровинки. Соседи перешептывались. Все были опечалены, но как не обсудить прибытие «мериканов», собравшихся обосноваться в здешнем краю? Ведь люди хорошо знали, на что способны эти пришельцы.

Вскоре из хижины вышел отец Буа-д’Орм. Взгляды всех присутствующих обратились к нему. Он держал завернутый в белое сверток. Он подошел к Олисма и положил свою ношу к нему на колени. Олисма вскинул голову и посмотрел на главного жреца. Раздался слабый крик... Олисма поспешно склонился над свертком и развернул его. Показалось сморщенное личико: младенец гримасничал и пищал.

— Он жив! — закричал Олисма.

Молодой отец принялся неистово плясать, потом, взглянув на безмолвных соседей, замер на месте, побледнел от смущения и передал ребенка Адиле Корбей. Затем он присел на корточки и безудержно зарыдал.

Вот уже по меньшей мере пятый раз, как отец Буа-д’Орм освобождал от бремени умершую вовремя родов женщину, совершая это чудо благодаря своему искусству и познаниям, свойственным близким к природе людям. Молодежь слышала молву о чудодейственной силе главного жреца, но никогда еще не видела ее проявления. На этот раз старики и те были потрясены. Согласно обычаю, не полагалось хоронить роженицу вместе с плодом. Редко встречались люди, умевшие избавлять покойницу от бремени естественным путем, но никто никогда не слышал, чтобы ребенок при этом остался жив.

Теажен Мелон прибежал запыхавшись к генералу Мирасену. Тот как раз чистил охотничье ружье «Анри», подобного которому, по его словам, не было в целом свете. Генерал Мирасен усердно совал длинный шомпол в дуло ружья. Жуазилюс, его слуга и крестник, сердито обмахивал генерала куском картона — рекламой, на которой была изображена glamour-girl[77] с соблазнительными бедрами — посланница одной из бесчисленных фирм, орудующих в краю индейцев сиу. Жуазилюсу всыпали по первое число гибкой лозой кружевного дерева за то, что он прогнал нищего со двора... Этим и объяснялась его ярость, с трудом сдерживаемая страхом наказания. Плевать! Он отомстит при первой возможности своему крестному! Насыплет щетины в его постель, подмешает перцу к нюхательному табаку, спрячет его ночные туфли, будет изводить старика, пока не надоест, отвечая на каждую взбучку какой-нибудь каверзой. Вот чертов мальчишка!

— Знаете, что мне рассказали, генерал Мирасен? — спросил, входя, Теажен.

— Дорогой мой, я не ребенок и не люблю загадок!

— Что с вами, геал Мирасен? Вы не-нервничаете?.. Вот в чем дело... Мне ска-сказали, что люди видели Кармело...

— Кармело?

— Да... Ка-Кармело, вашего кре-крестника!

— Моего кре-крестника?

— Что это? Вы совсем впали в детство, геал Мирасен!

— В детство?.. Вы рехнулись, Теажен!.. У вас ум за разум зашел!

— Не сердитесь, геал Мирасен! Я говорю о Ка-Кармело, моем сыне и вашем кре-крестнике…

— Кто же вам рассказал о Кармело?

— Одна здешняя дама, которая ездила в Порт-о-Пренс...

— До чего же вы простодушны, Теажен!.. В вашем-то возрасте! Вы позволяете обирать себя здешним красоткам!.. Эта особа просто хотела заморочить вам голову и вытянуть у вас денежки! Все знают вашу слабость к женскому полу, Теажен!..

Они перебранивались еще некоторое время. Теажен, казалось, был и в самом деле уверен, что Кармело, его сын, от которого он долгие годы не имел никаких известий, работал начальником плотников в столице. Так, по крайней мере, уверяла дама из поселка.

Радость, охватившая окрестных жителей после «чудесного» исчезновения трофеев преподобного отца Диожена, была недолговечной, и, несмотря на радужные надежды, вызванные вероятным провалом кампании отречения, приезд в Фон-Паризьен белых «мериканов», безвременная кончина полевого цветочка — Рен Алисме и, наконец, грубое бахвальство жандарма Жозефа Будена — все это набросило черную тень на проказницу-весну, которая не оставляла в покое природу, вызывая повсюду бурное цветение. Всякий раз, когда солнце достигает точки весеннего равноденствия, для всего живого наступает обновление, но в этом году, хоть кровь у людей и кипела, на сердце была гнетущая тяжесть.

Генерал Мирасен по-дружески спровадил Теажена. Он собирался обойти свои владения. Завтра придут крестьяне, чтобы, согласно традиции, помочь ему в работе. Все соседи, веселые и довольные, соберутся у него ранним утром и начнут полоть, жечь сорняки и разрыхлять почву под стрекочущие звуки музыкальных инструментов и песни людской солидарности: «Алмазная свирель», «Королева солнца», «Золотой дождь»... Затем закусят и выпьют, рассказывая тысячи всяких небылиц. По окончании работы каждый простится с кумом Мирасеном и известит всю честную компанию, что и он, со своей стороны, собирается устроить братскую кумбиту[78] в ближайший четверг, а не то во вторник или в пятницу на будущей неделе.