Деревянная грамота

Перед Стенькой стоял, ухмыляясь во весь рот, крепкий мужик, до того щекастый и румяный, что сквозь бороду видно было. И так уж он счастливо ухмылялся, что и глаза сделались едва заметными щелочками.

— Ты кто таков? — удивился Стенька.

— Не признал, что ли? Ивашка я!

— Полна Москва Ивашек.

— Ивашка Шепоткин же! И впрямь не признал! — мужик был так этим озадачен, как ежели бы и впрямь был единственным Иваном на всю Москву, которого каждая подзаборная шавка знает. — Да ты припомни — на торгу встретились!

Для человека, который ежедневно на торгу видит под несколько сот Ивашек, это было плохой зацепкой — и Стенька выразительно пожал плечами.

— Ты меня от смертоубийства спас!

— Тебя?!?

— Кабы не ты — я бы его, блядина сына, зашиб, убил, грех на душу взял!

_ Постой! Это ты, что ли, женку свою кому-то там за пятнадцать рублей заложил? — начал припоминать Стенька.

— Ну, я! Так кабы не ты, я бы его убил, порешил и на плаху за него, подлеца, пошел!

Тут и Стенька невольно улыбнулся. Он вспомнил ту драку, неторопливое побоище двух дородных, а в тулупах — еще и безмерно грузных мужиков. Однако раз этому Ивашке Шепоткину угодно полагать, будто Стенька его от неприятности избавил, — пусть полагает! Земский ярыжка, что греха таить, любил заводить среди торгового люда таких знакомцев, чтобы чем-то ему были обязаны. Идешь вот так без гроша за душой — и всегда найдется благодарный человек, угостит, а коли сам не догадается — так ведь и напомнить можно…

— И пошел бы! — весело подтвердил Стенька. — А что, с женкой-то своей помирился? Не прибил ее?

— А что ее, дуру, бить? Как ей велено — так и поступила. Пойдем, добрый человек, прости — не знаю, как звать-величать!

— А Степаном Ивановичем! — сразу определил себе немалую цену Стенька. Неужто угостить хочешь?

— Кум у меня сбитенщик, такого сбитня нальет — до пяток продерет! Он перцу с имбирем не жалеет!

Стенька, решив, что его отсутствие на общем предпраздничном переполохе не больно скажется, зашагал следом за Ивашкой Шепоткиным. Ивашка, грудью прокладывая дорогу сквозь толпу, поддерживал беседу, то и дело поворачивая крупную башку к земскому ярыжке. И в конце концов ему такое вежество вышло боком.

Извозчик, усаживая седока в саночки, не приметил колдобины. Конек взял с места резво, санки опасно накренились, седок заорал, вываливаясь, но не вывалился, а откинулся в другую сторону. Санки, покатившие было на одном полозе, дернулись и рухнули на другой. Получилось это очень неудачно как раз по Ивашкиной ноге.

Мужик, шлепнувшись на гузно, взвыл белугой и заругался так, что мудрый извозчик сразу хлестнул конька кнутом. Санки унеслись — а Стенька остался с ревущим Ивашкой в полном бессилии. Как земский ярыжка он мог бы кинуться следом, позвать на помощь — возможно, извозчика бы и остановили. А что с того проку? Починит он Ивашке ногу, что ли?

— Встать можешь? — спросил Стенька.

Ивашка попробовал — но, видать, полозом ему сломало одну из тех мелких косточек, каких в ступне — до черта.

Оставить его в таком положении Стенька не мог. Он высмотрел извозчика, крикнул ему и рукой помахал — сюда, мол! Санки подкатили.

— Пособи-ка! — велел Стенька, показывая на сидящего в снегу Ивашку.

Извозчик посмотрел на земского ярыжку с подозрением.

— Знаю я вас! — сказал он. — Так и норовите!

— Что норовим?

— Коли для Земского приказа — чтоб безденежно! Нет уж, другого дурака ищи!

— Сам дурак! — отвечал Стенька. — Что, Иванушка, будут у тебя две деньги, с этим обалдуем расплатиться?

— Да уж будут! — подтвердил Шепоткин.

— Куда везти-то?

— А на Волхонку! — и Ивашка тихо взвыл, когда Стенька с ямщиком подняли его, чтобы усадить в санки.

Обогнув Кремль, санки быстро доставили седоков к нужному месту.

— Вон туда, туда! — распоряжался Ивашка. — Да тут разворачивай!

Санки встали.

— Степан Иванович, сделай милость, добеги до моего двора! — попросил Ивашка. — Парня там найдешь, Нечая. Пусть он скоренько выйдет да меня в дом занесет! Чего тебе-то корячиться! Я молодец дородный!

Стенька понял — Ивашке Шепоткину вовсе не хочется переплачивать извозчику полушку за услугу. И одобрил — каждому полушку, так самому-то что останется?

Очевидно, чтобы никто из бывших владельцев Марфицы, ни торговый человек из Суздали Никишка Ревякин, ни оставшийся для Земского приказа безликим и безымянным Пасынок, не могли до нее вновь добраться, Шепоткин завел большого лохматого черного кобеля. Войдя в кабитку и бывши немилосердно облаян, Стенька заорал что было духу, вызывая хозяйку. Но откликнулся мужской басовитый голос. Стенька развеселился было — опять Ивашке не повезло! — но тут из-за угла вышел с топором в руке человек росту невиданного и с безбородым круглым лицом — как у красной девицы. С лица-то ему было — хорошо, коли восемнадцать. А когда судить по плечищам — мужичище в сочной поре, да и топор в его лапище казался игрушечным.

— Чего орешь? — осведомился этот человек.

Тут Стенька сообразил — да это же и есть парень, Нечай, которого велено позвать на помощь!

— Хозяина из саней взять нужно, принести в дом, — сказал он. — Ногу ему полозом повредило.