Деревянная грамота

– Вот так, как я! – Богдаш скинул на утоптанный снег с плеч тулупчик, сжал кулаки и выставил их перед собой вплотную к груди. Чуть расставил крепкие длинные ноги, поднялся на носки и, словно пробуя, надежна ли под ним земля, стал легонько покачиваться.

Данила проделал то же самое. Качаться-то ему было не привыкать – всякий раз, как разволнуется, лицо парень делал каменное, за лицом-то следить уж наладился, но непослушное тело было – как сосна в бурю, и не раз уж Семейка, хлопнув по плечу, предупреждал, что этак и грохнуться недолго.

– Вот так и колыхаться? – спросил он. – А коли ударят – так я и с копыт долой?

– Коли дурак, так и долой! – согласился Богдаш. – Стоять надо не крепко, а остойчиво. Вот тех-то, кто стоит крепко, и бьют! И не говори – колыханье, говори – свиль. Сумеешь свилиться – удар пропустишь мимо и сам ударишь. Понял?

– Понял! – уверенно отвечал Данила. Хотя на самом деле до понимания было далековато…

– Тогда бей меня! Бей, не бойся!

Данила, чуть склонив голову набок, смотрел на него, решая, как быть.

И дед Акишев, и Тимофей, и Семейка, и давний дружок Ваня, даже ведомый питух Родька Анофриев, даже его здоровенные братцы двоюродные, Никишка с Гришкой, – все в один голос радостно твердили, что Данила принялся матереть, плечи отрастил, силы немереной накопил! Как же с такой силищей – да товарища треснуть? Ведь и повредить недолго?…

– Ну, до морковкина заговенья мне дожидаться?

Данила ткнул кулаком, попал в плечо, Богдаш устоял. Еще бы не устоять – и четверти силы в удар не было вложено.

– И это все? Мало каши ел, шляхтич! Голос, видать, – что в тереме, а душа – что в венике! Тебя, гляжу, плевком перешибешь!

Богдаш задирал Данилу откровенно, еще не со злостью, как это за ним водилось, но и до злости уж было недалеко.

– Ох, допросился… – проворчал Данила, мысленно снимая с себя всякую ответственность, и с разворота, во всю дурь, вбил было кулак в Желвакову грудь…

Но груди под кулаком как-то не случилось. Удар рухнул в пустоту, собственный кулак поволок тело за собой, Данила невольно шагнул вперед, чтобы удержаться на ногах.

Что-то упругое захлестнуло ему горло, под колено пришелся жесткий удар, глаза невольно зажмурились – и тут же незримая сила закрутила и швырнула в снег.

Данила кое-что все же умел – немедленно откатился, собрался и уже стоял на одном колене, когда услышал издевательский смех Желвака:

– Эх, хорош бы день, да некого бить!

– Да будет тебе, Богдаш! – раздался голос Семейки. – Он-то в ярость придет и оглоблей тебя благословит! И не увернешься.

Конюх стоял с вилами в руках, как вышел из конюшни – в одной рубахе.

– Для него же, для дурака, стараюсь! – крикнул Богдаш. – Что – в схватке его по головке гладить будут? Еще и не то услышит! Тебя, что ли, по головке гладили? Тимофея? Не лезь, Семейка! Он драться хочет? Так и будет драться, а не кровавые сопли на кулак мотать!

Данила встал.

– Уйди, Семейка, – попросил негромко. – Богдаш прав. Пусть учит, как знает.

– Ого! – отвечал Богдаш. – Семейка, останься!

Тот усмехнулся, татарское лицо пошло мелкими морщинками.

– Экие вы оба петухи! Ин ладно, пойду.

И пошел себе на конюшню, сутулясь и привычно косолапя, вилы за собой волоча. Коли не знать, каков в деле, – так ведь и обмануться можно…

– Вставай, как я, – велел тогда Богдаш. – Ты как меня двинуть хотел? С силищей! Да тупо! Как бык бодаться лезет. Что стоишь, как деревянный? Не тужься – не рожаешь! Ноги расслабь, присогни! Подрагивай на ногах-то! И плечи расслабь… Тьфу…

Богдан уронил руки, и они закачались, словно две толстые веревки.

– Сделай так! Чтобы – как не твои. И плечо чтобы как не твое. Чуешь? Словно тебя растребушили и тряпками набили. А теперь становись как надобно. Кулаки сжимай, а плечи расслабь!

Сам Богдаш, встав в стойку, опасно покачивался, от пояса вверх – словно у него все ходуном ходило.

Данила попробовал сделать так же. Богдаш рассмеялся.

– Ты как плясовой медведь, право! И старается, бедный, а все не как человек! Да ты не горюй, это не сразу дается. Уж чему-чему, а свили я тебя обучу. Вот хочу я тебя в грудь ударить – ты что делаешь?

– Первый бью, – сразу отвечал Данила. – Я же вижу, что хочешь ударить.

Богдаш хмыкнул.

– Три способа есть. Когда стенка на стенку, то и у тебя правая для удара занесена, и у меня. Так что я бью, ты мою руку на свою левую принимаешь и тут же сам бьешь. Второй способ… Ну, он для нас не годится. Это когда удар просто на себя принимаешь и стоишь, не шелохнувшись. Это втрое тяжелее нужно быть, а жирного конюха с Аргамачьих конюшен в тычки погонят. А третий – чуть скрутиться и удар мимо себя пустить. Вот этот способ нам и нужен! Ну-ка, ударь еще! Да не бойся – не обижу!

Данила ткнул кулаком прямо в середину Желваковой груди, прикрытой кулаками. Желвак, стоя как вкопанный, развернулся влево, так что кулак Данилы только скользнул по зипуну, и, почти одновременно выставив локоть, отвел Данилину руку в сторону.

Проделал он все это неторопливо – чтобы товарищ смог все разглядеть и понять.