Деревянная гроздь

Дверь за Ленистром плавно закрылась. Варо остался один. Перед ним, на столе, стояло массивное основание, на дне которого был закреплен заводной механизм. На лицевой поверхности, в самом центре, покоилась дубовая шестеренка. Ее словно держали десятка два маленьких пальчика, которые едва касались старых дубовых зубьев. Варо несколько раз крутанул заводной ключ, и отошел в сторону. Механизм пришел в действие, и шестерня начала вращаться. Она крутилась медленно, каждый пальчик, будто бы трогал ребристую поверхность шестеренки, издавая при этом тихий ритмичный шорох. Пальчики были сделаны из разных пород дерева, и поэтому издавали каждый свой звук. Это было что-то среднее между журчанием ручья, и шумом ветра в лесу. Но как Варо не прислушивался, он слышал лишь звук механизма. И ничего общего с речью в нем не было. Он заводил его снова, и слушал. Заводил, и слушал. Заводил, и слушал.

Когда мастер вернулся с прогулки за деньгами, то увидел на рабочем столе разобранное устройство своего ученика. Центральная шестерня отсутствовала, а заводной механизм был снят, и лежал отдельно. Ленистр аккуратно убрал запчасти в ящик, постоял, облокотившись на стол, потом тяжело вздохнул, и позвал:

— Варо, где, ты? Не расстраивайся! Не всегда получаешь то, что хотел. Бывает, что намного больше, правда, понимаешь это позже. — Мастер входил в комнату — Ты уже большой, чтобы играть со мной в прятки. Вылезай.

На кухне грякнул крышкой чайник. Там явно кто-то хозяйничал. Ленистр развернулся, и уловил запах свежезаваренного чая. Его он не мог спутать ни с чем. Желудок попытался запеть жалобную песню, но вышло только невнятное, глухое мяуканье.

— Похоже, я тоже полакомился кошкой. Правда, не помню когда. — Он входил на кухню, где стояли две чашки с горячим чаем.

Широким жестом Варо пригласил мастера присесть за стол, и разделить с ним вечернюю трапезу. Ленистр присел, передвинул сумку с инструментами на живот, и извлек из нее парочку свежих булочек. Он положил их на стол со словами:

— Проходил мимо пекаря, и не смог удержаться. Ты же знаешь, какие там запахи витают. Слюной захлебнуться можно. Ты и представить себе не можешь, каких трудов мне стоило донести их сюда целыми и невредимыми. Так, давай сразу разберемся: тебе какую, левую, или правую? Пекарь по секрету сказал, что одна из них румяная, и хрустящая, а вторая мягкая, и свежая.

Варо протянул руку, и взял румяную. Ленистр взял другую, и откусил от нее. Только после того, как со сдобой было покончено, он приступил к чаю. Неспеша потягивая его, он смотрел на мрачного Варо и думал: «Скорее всего, у мальчика не получилось его первое творение, поэтому он искал утешение в еде. Еда расслабляет, и успокаивает. Как ее приготовление, так и ее поглощение. А то, что первый опыт должен быть неудачным — это закон. Прямо как с первой любовью. Пусть мальчишка набирается своего опыта. Это хорошо. Трудности нас только закаляют».

9

Дубовая шестерня вернулась на деревянную гроздь. Варо улегся поудобнее, и, раскрутив веревку, приготовился слушать. Потрескивала нить, постукивали друг о друга деревяшки, но кроме этих звуков не было слышно ничего. Гроздь кружилась быстрее, и смесь производимых звуков стала похожа на чье-то тяжелое дыхание. Оно слышалось теперь довольно отчетливо. Словно старик собирается с силами, чтобы рассказать что-то.

— Ты храбрый мальчишка. — голос принадлежал дубовой шестеренке, но теперь это был голос старика — Я видел, как ты старался продлить мне жизнь. Ты не расстраивайся, я свое покрутил уже. Но, перед тем как навсегда замолчать, я все-таки расскажу тебе что-то очень интересное. Я тебе открою тайну пропадавших денег, которые перестали исчезать, как только меня заменили. Я знаю, о чем ты сейчас подумал, но должен тебя огорчить, это не я брал их. Но я знал обо всем.

На месте Кленового установили Вишневого. Ох, и красавчик же он был, когда только появился. Маятник, аж затрепетала от одного его вида. А уж когда в процессе работы выяснилось, что от него пахнет приятно, тогда она и тронулась умом. Она вращалась с ним, и задавала ритм работы часов. Но, казалось, что она боится до него дотронуться. До такого блестящего, идеального. Когда ее лапка бежала по поверхности его зубцов, я готов поклясться, она чувствовала каждый его бугорок. Она даже замирала на мгновение, перед тем, как начать вращаться в другую сторону.