Деревянные актеры

Трое лакеев, бросив возок, бежали к нему. Я хлестнул Брута. Он пустился вскачь по дороге. Матушка Гошелу и Мари подпрыгивали на кочках. Старый крестьянин на поле смеялся во весь рот и махал нам дырявой шляпой.

— Простите нашу невежливость, мадам, но, право, мы торопимся! — доносился сзади веселый голос мэтра.

Розали, не успев обуться, догоняла нас босиком и весело смеялась. А за ней с достоинством ковылял мэтр Миньяр, посылая воздушные поцелуи взбешенному Эрику.

Дядя Пьер

Черные треуголки маячили там и сям на деревенской улице. У постоялого двора стояли оседланные лошади. Из окна слышались ругань и звон бутылок. Запыхавшийся трактирщик метался из кухни к погребу. В деревне стояли солдаты.

— Дальше поезжайте, дальше! — лепетала матушка Гошелу. — Там под горой живет дядя Пьер, у него можно остановиться.

Дядя Пьер молча оглядел нас и провел в свою землянку. У него была сгорбленная спина и огромные жилистые руки. Молча он взял монетку из рук мэтра и пошел добывать у соседей молока и яиц для Мари. На сковороде зашипела яичница.

Матушка Гошелу рассказала дяде Пьеру про все свои несчастья.

— Если б не этот добрый человек, мы бы померли с голоду с Мари! — сказала она, указывая на мэтра и утирая слезы.

Тогда дядя Пьер плотно прикрыл дверь и заговорил. В сумерках на беловатом квадрате окна темнели рядом две головы. Тонкий орлиный нос мэтра склонялся к низколобому, бородатому лицу дяди Пьера. Дядя Пьер рассказывал скрипучим голосом, с трудом выдавливая из себя слова, что соседняя деревня восстала. Бедняки с косами и вилами напали на дом судьи и сожгли все грамоты, в которых были записаны их долги и повинности помещику, маркизу де-Ларош. Они отказались платить налоги. Из Эпиналя был послан отряд, чтобы усмирить бунт, но… но… но… — дядя Пьер захлебнулся тихим смешком, — солдаты перешли на сторону мятежников. Они взяли замок де-Ларош и засели там, а их главарь Шарль Оду…

— Шарль Оду? Великан с белым шрамом на лице? — воскликнул мэтр. — Мы вместе сражались в Америке.

— Он самый. Молодчага-парень. Теперь за его голову обещана награда в пятьсот ливров. Из Эпиналя прислали эскадрон солдат под начальством де-Грамона. Де-Грамон стоит в нашей деревне и только ждет подкрепления, чтобы окружить мятежников в замке и перевешать их всех.

— А у вас в деревне тихо?

— Мыши сидят тихо, когда кошка близко. Но все помнят, что сказал де-Грамон, когда бедняки требовали хлеба.

— Что он сказал?

— Трава уже выросла — идите, ешьте ее.

Деревня засыпа́ла. Луна поднималась над черными вершинами гор. Было тихо, только подковы Брута звякали в сумерках, да чуть поскрипывала одноколка. Дядя Пьер вразвалку шагал впереди, указывая нам дорогу.

Мы оставили матушку Гошелу и Мари в хижине. Дядя Пьер обещал отправить их в Эпиналь. Признаться, я был рад, что мы распрощались с ними. На меня наводила тоску эта девчонка с мутными глазами, которая вечно жевала что-нибудь, или спала, или пищала, чтобы ей дали есть. Даже наши белые мышки ничуть не развеселили ее.

Она сонно посмотрела, как мы чистили клетку в хижине у дяди Пьера, отвернулась и опять стала жевать какую-то корку.

— Это она такая с голода, жалко мне ее, — сказал Паскуале.

— Пустое. Ведь мы на войне, ты чувствуешь это, Паскуале? А на войне женщины и дети — одна помеха, — ответил я.

— А как же Розали? — спросил Паскуале.

— О, Розали — совсем другое дело.

Она бодро шагала рядом с нами, закутанная в свой черный плащ. Разве она жаловалась когда-нибудь на голод или усталость? Она всегда смеялась, и от этого всем становилось весело. На войне не могло быть лучшего товарища, чем Розали.

У края дороги потухал костер. Последний язычок пламени, вспыхивая, освещал огромную ногу в желтом сапоге и зажигал беспокойный огонек в стекле валявшейся рядом бутылки. Слышался храп. Это караул полковника де-Грамона досыпал седьмой сон. Дорога шла вниз. Запахло сыростью. Из темноты донеслось журчанье невидимого ручейка.

— Ступайте теперь налево, через мостик, мимо старого вяза. Скажите Шарлю, что и мы скоро забьем в набат, — проскрипел дядя Пьер над моим ухом и пропал в темноте.

Свернув налево, мы увидели огни. На холмах вокруг замка пылали сторожевые костры мятежников.

Лагерь повстанцев

— Стой! Кто идет?

Из кустов на белую от луны дорогу выпрыгнули два человека с винтовками: один — высокий, в широкополой шляпе с обвисшими краями, другой — маленький, коренастый, с головой, повязанной красным платком. Высокий в два прыжка очутился около нашей тележки и схватил Брута под уздцы. Коренастый вскинул винтовку и направил ее дуло в грудь мэтра.

— Руки вверх! Кто шелохнется, тот получит в лоб! — крикнул коренастый сиповатым голосом.

Мы подняли руки. У меня сердце замерло: вот она, война! Коренастый молча разглядывал нас. Брут храпел и пятился, тележка стала поперек дороги.

— Да стой же ты смирно, упрямый дьявол! — вполголоса уговаривал Брута высокий парень.

Коренастый опустил ружье.

— Кто вы такие? Куда идете?

— Мы друзья народа, — тихо и внятно ответил мэтр, — мы идем в замок де-Ларош. Нам нужно видеть Шарля Оду.