Читаем Деревянные пятачки полностью

— Ну а ты при чем? Без тебя, что ль, не родит? Ты свое дело сделал, теперь можешь и на бок.

— Да ведь тревожится!

— Ну! И моя Муська тревожилась. Они всегда тревожатся, а потом смеются, — ответил бригадир и весело закричал Степке: — Тише, черт, не разбей! — увидя, как тот побежал с обрыва вниз.

Оттого, что бригадир не разрешил, Николаю стало даже холодно. Он передернул плечами и поглядел на выход из бухты, в узкое ее горло. В бухте тоже была волна, но мелкая, в горле же она клокотала, словно вода билась там о камни, хотя никаких камней в горловине никогда не водилось, и совсем уже разъяренная металась там, на просторе Чудского озера.

— Давай, ходи сюда! — крикнул бригадир Николаю, взбираясь по тропинке к деревне.

Но Николай не пошел. Он дождался, когда все скрылись крайней избе, и столкнул мотобот в воду, вскочил его и быстрей-быстрей, пока никто не помешал, стал отталкиваться веслом, а потом, уже на глубине, включил мотор и, не оглядываясь, направил мотобот в горловину.

В горловине его вздыбило, и он со всего размаху шлепнулся днищем об воду, так что на какое-то мгновение даже остановился в своем движении, но мотор тут же взревел, и лодка полезла на волну и снова вздыбилась и шлепнулась днищем об воду, и так все время, пока мотобот не выбрался из горловины. Но когда и выбрался, то легче не стало. На просторе вовсю нес ветер. И волны, высоко задрав гребни, летели тысячами тысяч, и все на одну единственную лодку, в которой сидел Николай. И лодка с каждой волной раскланивалась, отбивая себе нутро, так, что все содрогалось внутри и у Николая.

«Ах!.. Ах!.. Ах!..» — шлепало днище, это мотобот шел по ровным волнам, но когда подходила самая крупная и подымала его на свой гребень, тогда мотор начинал реветь, и в ту же минуту мотобот срывался словно с горы и со скрипом, так что начинали двигаться в бортах доски, с треском — того и гляди развалится — всей своей тяжестью бил по волне, но новая волна тут же подхватыла его на свою вершину, чтобы снова сбросить вниз.

Оттого, что опять пошел дождь и стало вокруг серо, и не было видно берегов, Николай забеспокоился и, чтобы приободрить себя, начал приговаривать, ловя лицом ветер. «Ничего, ничего, Анна, доберусь... Ты не тревожься за меня, и не такое приходилось видеть, доберусь... — бормотал он. — Волна, верно, крутовата, но ничего... Скоро стемнеет, и на нашем берегу загорятся огни, и тогда мне виднее будет... Так что ты не тревожься. Тебе тревожиться нельзя... И не надо. Все будет хорошо. Это уж ты верь мне...»

«Ах!.. Ах!.. Ах!..» — шлепало днище. И это однообразное, почти равномерное шлепанье уже не мешало Николаю думать не только об Анне, о том, как она обрадуется, когда он войдет в избу и остановится на пороге, и как она, просветлев, пойдет к нему и коснется его своим тугим большим животом и мягко улыбнется ему, но не мешало думать и о бригадире. Конечно, Максим уже хватился и ругает его на чем свет стоит, но ведь бригаде все равно ночью на промысел не идти, а утром он будет у них, если стихнет, как штык будет, так что поругается и успокоится бригадир. Ну, а горючего пожжет — велика беда... А может, и не хватится бригадир? Да нет, как же, обязательно хватится! А как хватится, так обнаружат, что и мотобота нет. Это, значит, так у них будет: сначала будут ждать за столом и все поглядывать в окно, чего это, мол, он не идет. Потом пошлют кого-нибудь, скорей всего Степку, чтоб поторопил, вот тут-то все и откроется, узнают, что и меня нет, и мотобота нет. И только уж после этого выпьют и начнут разделывать меня.

«Баба у него рожает, — поначалу спокойно скажет бригадир. — Просился, чтоб я отпустил его, а я не разрешил. Без тебя, что ль, не родит, сказал ему. Ты, говорю, свое дело сделал, теперь на бок».

Тут, конечно, все засмеются, и бригадир будет доволен, что так здорово ответил. Но Степка не утерпит, вмешается.

«За такие дела из бригады гнать надо», — скажет он. Он непременно так скажет, потому что бригадир нет-нет да и оставит Николая за себя, а Степке это не нравится.

«Выгнал бы, а кем заменить? — скажет бригадир. — Такого, как Николай, поискать надо».

«Чем это он так на тебя упакал? — озлясь, присаливая матерком, скажет Степка. — И сам умотал, и мотобот увел».

«Да никуда он не денется, — скажет кто-нибудь из ребят. — Утром как штык будет. Давай дергай!»

Выпьют и начнут говорить о другом, о том, где лучше поставить мережи, в каких местах рыба больше ходит А он утром чуть свет к ним и пристукает. Еще спать будут... Здорово, ребята! «Вот, черт, смотри, Колька примотал!» — скажет бригадир. И все обрадуются, только один Степка будет хмурый.

Ахххх! — тряхнуло мотобот так сильно, что Николай повалился. Но, как и всегда, после сильной волны наступил затишек, и мотобот стал снова наращивать скорость, пошлепывая по малым волнам, и до новой большой успел проскочить добрую сотню метров.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза