Деревянный самовар

– Пять минут! – заверила она и скрылась за перегородкой.

Смирнов сидел и слушал треск разбиваемых яиц, шипенье сала на сковородке, вздохи и чихи поджариваемой яичницы… Потом пошел запах.

Дверь подергали, и нервный голос спросил через нее:

– Долго еще санитарный час продолжаться будет?

– Час, – начальнически уверенно ответил Смирнов. Привыкший ко всяческим запретам индивидуум за дверью затих.

Матильда принесла яичницу в сковороде. Замечательную яичницу принесла Матильда. Смирнов глянул на нее, яичницу, сверху и сообщил Матильде по секрету:

– Такую яичницу просто так есть недопустимо.

– Сколько? – спросила догадливая русская немка. – Сто пятьдесят?

– Это я сегодня уже за пол-литра вылезу, – про себя подсчитал Смирнов, но – слаб человек! – махнул рукой, распорядился: – Давай сто пятьдесят!

Матильда вновь присела напротив: с удовольствием смотрела, как он выпивал и ел. Спросила после первого приема:

– Надолго к нам?

– Хотел на две недели. Приятель, мерзавец, зазвал, – Смирнов передразнил Казаряна: – Рыбку половишь, без Лидкиного пригляда водки попьешь…

– Роман Суренович! Похоже! – и опять ямочки на щеках. – Вы – хороший милиционер, Александр Иванович?

Не ответил на вопрос Смирнов. Он сам спросил:

– Кого мне здесь бояться, Тилли?

– Бояться, наверное, некого. А остерегайтесь – всех. Все они одной веревочкой повязаны.

– Начальнички?

– Кто власть имеет.

– У начальников и власть.

– Не только.

Смирнов быстро глянул на Матильду, ничего не увидел на ее лице и прикончил яичницу. Поднялся, поблагодарил.

– Спасибо тебе, красавица моя, – пошарил по карманам, достал десятку. – Хватит?

– Еще рубль сорок сдачи, – улыбнулась Матильда и направилась к стойке. Пока она отсчитывала мелочь, он поинтересовался:

– Где работал этот Власов?

– Нигде.

– На что же жил?

– А на что местная пьянь живет? Весной и осенью шишкует и кору дерет в тайге, а зимой и летом пьянствует.

– Сейчас, значит, пьянствовал. Он у тебя давно был?

– Он ко мне не ходил. Он у бабок самогон покупал. Дешевле. – Матильда подошла к нему, протянула сдачу. Оставлять ей эти деньги на чай он не стал, понимал – обидит. Взял деньги, выбрал двугривенный, подкинув, крутанул. Поймал на ладонь, прикрыв другой ладонью сверху.

– Орел или решка?

– Орел, – твердо решила Матильда.

Он открыл монету. Она показывала пышный советский герб.

– Еще раз спасибо тебе, Тилли. Пойду.

– Убийцу ловить?

– В гостиницу. Спать, – разочаровал ее Смирнов и открыл дверь.

Кружком, присев на корточки по-тюремному, ждали открытия пятеро нетерпеливых. Не тех, которых он спугнул. Других.

7

Он очнулся от тяжелого дневного сна, потому что на него грустно-грустно смотрел кинорежиссер Роман Казарян, который, заметив, что он уже выглядывает сквозь щели меж сильно запухших век, еще грустнее, грустнее, чем смотрел, искренне признался в неблаговидном поступке:

– Устроил я тебе, Саня.

– Устроил, – согласился Смирнов и попытался как следует раскрыть глаза. С третьей попытки удалось. Он глянул на наручные свои часы, присвистнул невесело и подсчитал: – Пять часов спал. Во что ночь спать буду?

– Думаешь, ночью спать будешь? – засомневался Казарян. Он сидел, удобно устроившись в неудобном гостиничном кресле, и некультурно курил в присутствии спящего. – В коридоре уже местный мент копытами топочет.

– Что хочет?

– Мне не говорит.

Смирнов резко сел, кинув из-под одеяла ноги на пол, дважды жестко развел руки в стороны, покрутил головой сначала в одну сторону, потом – в другую и убежденно осознал вслух:

– Алкоголь – страшное зло.

– Безусловно, – согласился Роман. – Закончишь с делами – поправимся.

– Зови мента! – приказал Смирнов.

– Я теперь у тебя за дворецкого или ординарца? – издевательски спросил Казарян, но приказ исполнять отбыл.

Капитану Поземкину представилась картина весьма неприглядная – полуголый Смирнов во взъерошенной кровати, но на челе исполнительного милиционера не отразилось ничего, кроме великой озабоченности.

– Товарищ подполковник, нас с вами Георгий Федотович требуют!

– Тебя он еще требовать может, но я-то на партийном учете в Октябрьском районе города Москвы состою, – сказал Смирнов и для убедительности аргументации почесал через майку пузо. – Вот если попросит, тогда я, может быть, и пойду.

– Это он меня, меня требует! – чуть ли не рыдал Поземкин. – А вас, конечно же, просит! Ошибся я в выражении!

– Всегда помни, Поземкин, – продолжая чесать пузо, назидательно заметил Смирнов: – Любая ошибка милиционера может быть роковой. Подожди в вестибюле, я пока портки надену.

– Хорошо бы в форме… – робко намекнул Поземкин.

– Гриша, забываешься… – с угрозой произнес Смирнов, и капитан Гриша Поземкин моментально вымелся из номера. Тут же номер посетил режиссер-постановщик. Осведомился:

– К высокому начальству?

– Подслушивал?

– Слышал, – уточнил Казарян. Смирнов в задумчивости смотрел на него.

– Ромка, одень-ка меня как-нибудь позаковырестее. Таким киношным космополитом, а?

– Как был московской шпаной, так и остался! – не то осудил, не то восхитился Казарян. – Не боись, соорудим!

* * *