Деревянный самовар

– В общем, хорошо поработали, – констатировал довольный Георгий Федотович. – Но и мне, дилетанту, удалось обнаружить, на мой взгляд, нечто весьма существенное. Три дня тому назад из Малиновского лагеря строгого режима бежал известный вам, товарищ капитан, рецидивист Ратничкин. Вот так-то. Надеюсь, что и это направление розыска будет вами разрабатываться.

* * *

На воле Поземкин, как веером, обмахнулся дерматиновой папочкой.

– Умыл он меня, змей! – неосторожно признался он Смирнову.

– Рецидивист Ратничкин бежит из лагеря строгого режима только для того, чтобы, проявив чудеса изобретательности и напрягая все силы, пришить со страшной помпой безвредного алкаша. Не клеится чевой-то, Гриша, – успокоил его Смирнов.

– Вы деталей не знаете, Александр Иванович, важнейших деталей! – воскликнул Поземкин, заткнул папочку под мышку и поведал: – Ратничкин этот, блатная кликуха «Кабан»…

– Здоровый, что ли, очень? – перебил Смирнов.

– Страсть! – подтвердил Поземкин. – Так вот Кабан на концерте артистов краевой филармонии в леспромхозе устроил безобразную драку, в которой самолично нанес тяжелые телесные повреждения двоим гражданам, оформившим по излечении инвалидность второй группы.

– Что за граждане? – поинтересовался Смирнов.

– Тунеядцы, – коротко ответил Поземкин. – Теперь они уже на законных основаниях могут не работать. Но дело не в этом. Основным свидетелем обвинения был ныне убитый Власов Николай. Именно на его показаниях Владимир Владимирович и строил свою обвинительную речь.

– Давно у вас этот прокурор?

– Да скоро год… – ответил Поземкин, постоял, подумав решил: – В отдел пойду.

– И что там будешь делать? – насмешливо поинтересовался Смирнов.

– Да, к ночи уже, – вдруг понял Поземкин. – А чем же заняться?

– Пойдем водку пить, – сказал Смирнов.

* * *

…Сначала в номере у Смирнова выпили крайкомовской, которая необычайно понравилась Поземкину, что он и выразил словами:

– Вот ведь продукт производят! И закусывать не надо!

Обсудили качества и свойства этого напитка в подробностях, и скучно стало Смирнову с капитаном Поземкиным. Предложил с завлекательными подробностями:

– Пошли к режиссеру-постановщику. Может, у него и актрисы вертятся.

– А удобно? – провинциально застеснялся Поземкин.

– Удобно, удобно! – уверил Смирнов. – У них в экспедиции все удобно: водку беспробудно жрать, трахаться с кем ни попадя, работать по восемнадцать часов в сутки, не работать неделями. Даже штаны через голову удобно надевать.

* * *

Не было актрисок в номере Казаряна, поднаврал тут подполковник Смирнов, но картина, представшая перед его глазами, привела его в состояние, равное по ощущениям сну или невесомости: склонившись над круглым столом, Олег Торопов, Роман Казарян и Владислав Фурсов озабоченно, мирно и, по всей вероятности, продуктивно работали над поправками по сценарию.

Роман поднял голову, увидел Смирнова, успокоил:

– Мы сейчас заканчиваем, Саня. Финал сцены и – все.

– А рано, рано заканчиваете! – укорил всю троицу Смирнов. – Я к вам привел человека, который, являясь прототипом вашего героя, должен стать его прообразом!

Завернув такое, Смирнов и сам удивился. Удивился и Казарян.

– Сложновато изволили выразиться. Как тебя понимать?

– А никак! загордился Смирнов. – Я к вам привел героя нашего времени!

И силком вытащил Поземкина на середину комнаты.

Поземкин стеснялся. Поняв это, Казарян решил закруглиться:

– Ну, по-моему, все ясно. Ты, Владик, к утру запишешь?

– Я ночью запишу, – пообещал Фурсов.

– Записывать надо в трезвом виде, – назидательно произнес Смирнов: – А вы, товарищ писатель, собирайтесь сейчас водку пить. Квадратура круга. Как найти выход?

– Колумбово яйцо, – заметил Олег. – Просто не пить.

– Твоему Колумбу его яйцо дверью бы прищемить! – картинно возмутился Смирнов. Крайкомовская повысила ему настроение. Был игрив, велеречив, явно с перебором мелких жестов. – Как это – не пить?

– Если Владислав согласен, я запишу, – предложил завязанный Торопов и миролюбиво, успокаивая писательское самолюбие, добавил: – По сути все оговорено до последнего слова.

– Запиши, если тебе не трудно, – согласился Фурсов. Перемирие было в самом разгаре.

– А я ваши книжки читал, – вдруг ни с того, ни с сего брякнул опять отодвинувшийся к двери Поземкин. Он стоял и преданно смотрел на Фурсова.

– Какие? – оторопело поинтересовался тот.

– «Свет над тайгой», – начал перечислять Поземкин, – «Падают кедры», «Однова живем», «Поземка».

– Эту ты из-за своей фамилии прочитал! – не выдержал, встрял Смирнов. – Ну, и что ты в этих книжках вычитал?

– Все, – нелепо ответил Поземкин. На выручку ему пришел достойный, спокойный и благожелательный народный писатель:

– Не знаю вашего имени-отчества…

– Григорий Александрович, – поспешно назвался Поземкин.

– А чем, Григорий Александрович, понравились вам мои книги?

– Правдивые они, – признался Поземкин. – И зовут.

– Куда? – ужасным голосом взревел Смирнов.

– Как – куда? – удивился Поземкин. – К будущему. К коммунизму.

– А надо тебя звать? – усомнился Смирнов.

– Надо, – убежденно сказал Поземкин. – Надо звать всех. Потому что коммунизм для всех.