Деревянный самовар

– Выпивать начали в семь, наверное. За полчаса все прикончили. Потом ругались долго. Скорее всего в восемь, может, без пятнадцати я его и увидел.

– Все ясно, Арефьев. Садись в машину, – предложил Смирнов и открыл правую дверцу. Арефьев сел и поинтересовался деликатно:

– А что ясно?

– Что ты – молодец, – шутя или на шутя – не понять, отметил Смирнов и глянул на свои часы. – Ого! Скоро двенадцать! Я сейчас в гостиницу отдыхать, а ты потом «газон» Поземкину отгонишь. Водить умеешь?

* * *

В каре цивилизованных домов горели добротные фонари, освещая ухоженную культурную поросль и одноразмерные посаженные садовником липы.

– Там где чисто и светло, – машинально, проводив взглядом красные задние огни «газона», пробормотал Смирнов, ни к селу, ни к городу вспомнив Хемингуэя.

Нет, не напрасно. Тут же началось действо из «Фиесты»: подкатили три черных лимузина и микроавтобус с шумными пассажирами. Кавалькада остановилась у начальнического дома, и из лимузинов вышли четверо вовсе нешумных клиентов, которые, взойдя на крыльцо, поднятыми ладонями поприветствовали оставшихся. Дождавшись, когда четверка исчезла за дверями, кавалькада сделала полукруг и остановилась у гостиничного входа. Вышло так, что Смирнов как бы встречал некую ответственную делегацию. Он и встретил – достал бумажку из кармана, развернул ее и начал читать на суржике:

– Дорогие товарищи, господа! Рад приветствовать вас в связи с прибытием на родную землю…

Сильно поддатые товарищи и господа вывалились из автомобилей. Те, кому положено: постояльцы Казарян, Фурсов, Торопов. И те, кому вовсе не положено: разошедшиеся вовсю, подпрыгивающие, перебегающие, машущие руками и беспрерывно щебечущие и кричащие разноцветные девицы. Подсобравшись, Казарян, вдохнув как можно больше воздуха, расправил грудь и строевым шагом направился к Смирнову. Не дойдя положенного, четко отрапортовал:

– Товарищ председатель государственной комиссии! Международный экипаж доставлен на родную землю в целости и сохранности.

Нет, не весь экипаж был доставлен в целости и сохранности. Среди девиц стоял с остановившейся счастливой слюнявой улыбкой на лице, с глазами, которые никуда не смотрели, как бы задремавший Олег Торопов.

– Они его развязали, эти суки! – понял Смирнов.

– Да что ты, Саня, беспокоишься? – пьяненькому Казаряну все казалось безмерно простым: – Завтра Олежек, отоспавшись, будет в полном порядке!

– Это ты будешь в полном порядке бесноваться, что его никак нельзя снимать. Как же ты не усмотрел, кинорежиссер сратый?

Подскакала блондинка, видно, была за главную, двумя руками уцепилась за смирновский рукав, слегка повисела на нем и кокетливо-пьяно спросила:

– Это вы нас суками обозвали?

– Сук, моя несравненная Мерилин, и без вас хватает! – отбрехнулся Смирнов.

– Правда, я на нее похожа? – страшно обрадовалась блондинка. – У меня снимок есть из иностранного журнала. Свою фотографию рядом положу – один к одному. А зовут меня Вероника. А вас – Александр Иванович.

– Ты зачем Олега напоила, Вероника хренова?

– Он все отказывался петь и отказывался. А как выпил, так запел, так запел! Он и сейчас нам споет! Олежек, петь будешь? – Олег утвердительно покивал пьяной головой. Вероника быстро спросила: – Ты в каком номере живешь, Олег?

Разорвав склеенные тяжелой слюной губы, Олег ответил с одним перерывом:

– В двести… пятом.

– Симка! – скомандовала Вероника. – В двести пятый за гитарой. Живо!

Шустрая Симка рванула в гостиницу. Рядом со Смирновым и Казаряном очутился Фурсов, истинно русское лицо которого не давало возможности скрыть восторг, ликование и внутреннее удовлетворение, охватившее обладателя этого лица.

– Все! – констатировал гуманный, как всякий писатель, Владислав. – Конец первой серии о супермене. Серия вторая – подзаборник!

Казарян, слегка встряхнувшись, сразу же ощутил неотвратимо надвигавшуюся опасность. Он кулаком ударил, небольно, себя по лбу и взвыл:

– Ну, если он съемку сорвет! Ну, если он съемку сорвет!

– Сорвет, и что тогда будет? – поинтересовался Смирнов.

– Ничего не будет, – упавшим голосом признался Роман. – Ничего.

Понимай, как хочешь. Смирнов принялся смотреть на молодых. Комсомольский вожак что-то прокричал обещающее честной компании из окна головной машины, и кавалькада двинулась в царство Франца, мужа Матильды. Визжа, как поросенок при кастрации, скатилась со ступеней шустрая Симка с гитарой в руках. Тотчас завизжали все девицы. От визга Вий-Торопов поднял веки, увидел гитару и обрадовался, как дитя:

– Гляди ты, моя гитара! И что ж мне с ней делать?

– Насри в нее, упившийся менестрель, – посоветовал Фурсов.

– А-а-а, писатель! – почти приветливо узнал его Торопов. – Я было подумал, что тебя партия с собой прихватила. Ты же здесь. Почему?

– Тобой любуюсь, – признался Фурсов. – Ни с чем не сравнимое удовольствие.

Девицы не столько разумом, сколько чувством, что все может случиться не так, как им хочется, ощутили надвигающийся скандал и мигом растащили в разные стороны двух мастеров слова.