Деревня на перепутье

— Я работы не боюсь, мама. Нетрудно выработать не только двести, а вдвое больше, если видишь смысл в этой работе, — заговорила она мягко, гладя материны волосы. — Но вы ведь только из-за богатства впряглись в эти свои сотки. Корова, семь штук свиней. Каторга! С зари до зари. Все чердаки добром напиханы, и все мало. Пока жива, могла бы ты пальцем не шевельнуть, всего бы хватило. Неужто сто лет прожить собираешься? А может, с собой заберешь?

— Где там мне жить, доченька. Господь уж постукивает о небосвод, кличет…

— Чего тогда разрываешься? Ведь в жизни хорошего дня не видела. Иди и ложись. Почувствуй себя хоть раз человеком. — Года обняла мать за плечи и подняла с лавки. — Иди, иди, мама. Никто тебя не пожалеет, если сама себя не пожалеешь. Не в такой дом попала.

— Картошка… — прошептала Лапинене, робко, как мышка, покосившись на мужа.

— Почищу.

— Скотина…

— А что отец будет делать? Ветра-то нет… — Года обняла старушку и, как упирающегося ребенка, отвела в избу.

Лапинас сидел, закрыв ладонями пожелтевшее лицо. Дочь… Единственное дитя, которое он вроде бы держал в своих руках. Против! Обругала, в душу наплевала… Стыдится собственного отца! Отняли! Может, еще не совсем, но отберут! О н и!..

Снова поднялась затихшая было ярость, обмершее тело ожило. В глазах снова возникло лицо Гайгаласа. Нет, еще Толейкис, еще Григас, еще этот насмешник Пауга. Много лиц промелькнуло перед ним, но последним снова был Гайгалас.

«Помилуй меня, господи…»

Он встал и, пряча мстительный огонь исступленных глаз в кустики бровей, с надеждой оглядел вечернее небо. «Слава богу, луна начинает подлениваться с вечера. Не сегодня, так завтра дай, господи, исполниться милости твоей. Занеси над головой неприятеля праведный бич возмездия».

II

На следующий день выпало воскресенье. Необычное для Лепгиряй, потому что по предложению Арвидаса правление постановило в выходные дни не работать. До позднего утра в деревне царило неуверенное выжидание, так как многим не верилось, что вдруг не откроется дверь, не войдет бригадир и не скажет: «Ну, ну, покопались, и хватит. Давно пора в поле». Но никто не показывался.