Деревня на перепутье

— Знаю. Подойди поближе, подскажу. — Арвидас наклонился к Каранаускене и негромко, но так, чтобы весь двор слышал, сказал ей на ухо: — Неужто не слышала, мать, о таком господе боге — труде? Это он сотни да тысячи раздает…

Все загоготали, а Каранаускене, будто ошпарившись, отпрянула от Арвидаса и, страшно пристыженная, а еще пуще — оскорбленная, понеслась через двор на улицу.

Арвидас пожал Григасу руку: этот смех был для его слуха приятнее, чем звон золота для скупца.

Из читальни вышли Мартинас с Повиласом Навикасом. Старые знакомые, потому что райкомовский уполномоченный все то время, пока Мартинас был председателем, опекал лепгиряйский колхоз и отлично ладил с Мартинасом. Это был среднего роста, средних лет человек с хитроватыми глазами, которые чуть настороженно глядели из-под косматых бровей. На первый взгляд он казался искренним и неглупым человеком, однако нехорошие слухи все-таки про него ходили — поговаривали, что уполномоченный якобы любит подслушивать под чужой дверью и, услышав что-либо, на его взгляд достойное внимания, передает по назначению, тем проявляя явную бдительность и политическую зрелость и, без сомнения, надеясь на проценты со вложенного капитала — на повышение по службе. Райкомовские работники не любили его. Юренас терпел, но презирал, колхозники никак не относились к нему, а Мартинас побаивался, но антипатии не испытывал, потому что Навикас умел так ладить с бывшим председателем, что, когда он нажимал, Мартинасу казалось, что он идет на уступки, а главное, в противовес Юренасу, он не скупился на комплименты; правда, з а  г л а з а, если это было ему полезно, он забывал свои красивые слова и поносил за то же самое, не жалея самых мрачных красок.

— Не имею понятия, зачем я сегодня приехал, — сказал Навикас, садясь на лавку под окном читальни. — Праздновать всякий умеет и без уполномоченных.

Арвидас уселся рядом. Рядом с ним — Григас. Справа от Навикаса — Мартинас. Кто-то, проходя мимо, посмеялся: вся власть под окном.

— Праздник празднику не ровня, — откликнулся Григас. — Собаке и в конуре пасха, а человеку стол нужен, и не бедный.

— Для отдыха нужно не меньше умения, чем для работы, — подхватил Арвидас. — День потратить без пользы — да это каждый умеет, товарищ Навикас. Но зачем тогда книги, газеты? Воскресенье должно стать днем просвещения для крестьянина. Когда мы научимся полностью его использовать, тогда и колхозник станет сознательней и эти шесть рабочих дней производительней.

— Разумно сказано, — похвалил Навикас, хоть на самом деле был недоволен. Арвидас говорил слишком вызывающе. — Но в настоящую минуту, товарищ, я не заметил ничего подобного вашему воображаемому отдыху. Народ проторчал целый день на своих огородах, а теперь бежит домой с деньжатами. Вместо культурного отдыха в голове у всех частнособственнические мыслишки, индивидуалистические настроения. А посевные работы в колхозе не продвинулись ни на пядь. Много ли вы здесь выиграли, товарищ?

— А вы видели, в каком настроении народ бежит домой с «деньжатами»? Поговорили хоть с кем-нибудь? — в свою очередь спросил Арвидас. — Мы выиграли, очень много выиграли, товарищ Навикас! Правда, не таким мы представляли день отдыха. Но ведь это только начало. Дадим время людям управиться с работами. Научатся, привыкнут…

— Сегодня важнее всего было выплатить аванс, — вмешался Григас. — Теперь телега покатится веселей, лошадь и та домой проворнее бежит.

Мартинас покачал головой. Нельзя было понять, осуждает он или одобряет, но, во всяком случае, он задумался.

— Разумно сделано. — Навикас чихнул; хронический насморк ни зимой, ни летом не отпускал покрасневший до блеска кончик его носа. — Надо поощрять материальную заинтересованность. Само собой понятно, когда есть для этого средства. Такой рачительный хозяин, как вы, товарищ Толейкис, не скормит зерно скоту, забыв, что надо оставить на семена, — добавил он вкрадчиво, а в голове у него так и зудела мысль: как бы найти повод оседлать председателя, взять вожжи в свои руки и уверенно свернуть на проторенную дорогу, может быть чуть скучную, но зато без резких поворотов и опасных подъемов.

— Пока что денег, вырученных за коров, на аванс хватит. А дальше — посмотрим. Думаю, за молоко больше наберем. Ведь работаем в том направлении, чтоб колхозные дела шли на поправку. Если понадобится, урежем неделимый фонд. Словом, сделаем все, чтобы удержать прочный трудодень и завоевать доверие колхозников. А когда появится доверие, тогда мы уже сможем сказать, что колхоз на полпути в гору.

Навикас чихнул, и в самое время, потому что не знал, что тут и ответить. Планы Толейкиса превышали все то, что он до сих пор позволял себе вообразить. Во имя трудодня урезать неделимый фонд! Даже неделимый фонд! Неслыханное покушение на интересы колхоза! О, теперь-то будет что внести в секретную книжицу! «Опасная тенденция и т. д…» Придя в себя, он сказал: