Деревня на перепутье

— Вот видишь, Клямас, и крыша у тебя есть, пока на свой торфяник не уедешь, — обрадовался Арвидас. — А об остальном колхоз позаботится. Подай заявление, напиши, сколько чего погорело, что первым делом нужно. Постараемся. Не унывай, дружище, человек человека в беде не оставит, времена не те.

Гайгалас хотел что-то сказать, но только тряхнул головой и отвернулся.

— Лапинас леггорнов предложил, чтоб его туда! — Григас от души рассмеялся. — Душу раскрыл, а задница видна.

— Обойдемся без Лапинаса. — Арвидас сжал плечо Гайгаласа. — Ну как, Клямас, принимаешь нашу протянутую руку? Поехали к нам?

Гайгалене всхлипнула и бросилась мужу на грудь.

— Помогут… подсобят, Клямутис… Люди! Господи, люди!..

Рука Гайгаласа поднялась и нерешительно, будто стесняясь или колеблясь, обняла жену. Плечи его вздрагивали.

Когда приехал Истребок, мужики изловили свиней, погрузили их в кузов, туда же побросали кое-какое барахло, которое удалось вынести из огня. Гайгалене с ребенком села в кабину, Винце Страздас с Григасом забрались в кузов, а Клямас повел корову.

— Антанас, похозяйничай там, пока мы не вернемся. Охота пройтись пешком, — попросил Арвидас, неприятно удивив Мартинаса, у которого не было ни малейшего желания оставаться с ним наедине. — Прекрасная ночь! Преступление ею не полюбоваться!

Ночь на самом деле была дивная. Только что взошедшая полная луна словно серебряное яблоко висела на затянутом дымкой горизонте. Земля вынырнула из темноты смущенная, испуганная как девушка, с которой вдруг стащили покрывало; попыталась было прикрыть тенями обнаженное тело, но усилия ее тщетны: все выше и выше поднималась полная луна.

— Мартинас, — сказал Арвидас, когда они остались вдвоем. — Что ты думаешь о событиях этой ночи? Заслужил ли Истребок пощечину?

— Гайгалас — горячая голова…

— Причину пожара надо хорошенько расследовать.

Мартинас пожал плечами.

— Это сделают и без нас.

— Само собой разумеется. Но тебе придется объяснить, где ты находился в это время. Ведь, кажется, ты первый заметил пожар.

— Чего тут объяснять. — Мартинас деланно рассмеялся. — Сходил и поджег. Хватит вам этого, товарищ Толейкис?

— Да, если это  т е б я  с а м о г о  удовлетворяет, — спокойно ответил Арвидас.

Мартинас вздрогнул. Да, от себя не уйдешь… Вдруг захотелось рассказать все Арвидасу. Он словно вернулся в те дни, когда еще был самим собою, когда ему нечего было скрывать ни от других, ни от себя; спокойствие залило душу. Но это продолжалось лишь мгновение. Глупо… Неужто можно сбросить со спины горб?

— У каждого из нас в душе больше или меньше «того да сего», чего не хочется показывать другим, — продолжал Арвидас, не дождавшись ответа. — Скажем, я помог Раудоникису спрятать ворованные бревна. А разве этим похвастаешься? Таких тайных уголков немало в душе у каждого. Если их не проветривать, они заражают душу гнилью. Надо иметь смелость вытащить все на свет.

— Зачем ты мне это говоришь? — глухо спросил Мартинас, ощущая испытующий взгляд Арвидаса. — Я не интересуюсь закоулками чужой души.

— Для нас, коммунистов, нет слова «чужой». Беда другого — это и наше несчастье.

Мартинас взволнованно вытащил пачку сигарет.

— Не понимаю, чего ты от меня добиваешься!

— Дай закурить.

Мартинас удивленно посмотрел на Арвидаса.

— Дай, дай… Я тоже иногда покуриваю.

Мартинас нерешительно протянул пачку, чиркнул спичкой и, прикрыв ее ладонями от ветра, протянул Арвидасу. Тот наклонился; прядка волос упала со лба, коснувшись кисти Мартинаса, и он внезапно почувствовал облегчение. Пока Арвидас прикурил, потухло несколько спичек, а затянувшись, он подавился дымом и долго кашлял, в промежутках смеясь и вытирая слезы.

— Эти для тебя крепкие, — Мартинас тоже рассмеялся.

Однажды, вскоре после того, как мальчик Толейкисов свалился в жижесборник, Арвидас пригласил Мартинаса к себе. За бутылкой водки они просидели весь вечер. Арвидас, хоть и меньше пил, быстро оживился. Они говорили обо всем — о политике, о людях колхоза, о семейной жизни. Даже Году помянули. Арвидас одобрял выбор Мартинаса, советовал побыстрее жениться, говорил, что такие женщины, как Года, только в семейной жизни могут найти себя и принести счастье другому. В тот вечер они стали ближе друг другу. Но все равно Мартинас говорил недомолвками, его искренность была чисто показной, и, как это ни странно, глядя на захмелевшего Арвидаса, он ощущал свое превосходство. Такое же чувство возникло у него и сейчас при виде жалких усилий неумелого курильщика.

— И правда крепкие, — Арвидас отшвырнул сигарету. — Не выйдет из меня курильщика, Мартинас. Никудышный мужчина тот, кто не курит, не пьет, к девкам не ходит.

Оба деланно рассмеялись. Немного прошли молча. Арвидас задумчиво смотрел на лежавшую перед ними деревню, залитую матовым лунным светом, но Мартинасу казалось, что Толейкис глядит только на него, думает только о нем и насквозь видит все его, Мартинаса, мысли.

«Не надо было на Лапинаса налетать. Что я знаю? Неужто у человека не может быть дела выйти на собственные задворки?»

— Арвидас…

Арвидас будто того только и ждал, выжидающе уставился на Мартинаса.

— Да?..