Деревня Нюркин луг, или Тайна печатной машинки

Почти выплёвывая легкие, я добежала вместе с этими двумя до конца деревни. Даша всё так же бодро бежала к мельнице, Ульяна следом, а я тащилась позади всех. По возвращении надо бы почаще появляться в зале, а-то даже стыдно за свою физическую форму. На фоне Даши и её мамы я выгляжу, как старое, полуразвалившееся барахло.

Добежав до местной высотки, Дарья схватила лестницу, приставила её к стенке и, ловко поднявшись наверх, юркнула в окно. Перегнулась наружу, кряхтя втащила лестницу внутрь и с улыбкой победителя смотрела на мать.

– Выходи!

– Неа, – дразнилась рыжая.

– Выходи! Хуже будет!

– Нет, сказала! – крикнула Дар"eна. – И Васька мне никакой не нужен!

– Выйдешь, как миленькая!

– Сама за него и иди, раз он тебе так нравится.

– Тьфу, зараза! – рассердилась Ульяна. – А вот тогда и сиди там. Утром Василий приедет и выдадим тебя за него прямо здесь. Может, хоть дурь из тебя за ночь повыйдет.

Ульяна дернула входную дверь. Та не поддалась, и женщина прижала её доской, лишая Дар"eну шанса открыться изнутри.

– Запирай, запирай! Только я всё равно сбегу, – кричала рыжая матери, а голос её срывался от обиды.

– Тимофей! – крикнула Ульяна мельника, показавшегося чуть вдалеке с мешком. – Подержи здесь эту пиявку. Пусть до утра подумает.

Тимофей глянул на окно, на хмурую моську Дар"eны, потом перевёл взгляд на мать.

– О чём же думать-то? – спросил он с сомнением.

– О том, что жизнь свою губит и сама того не понимает. Завтра жених приедет. Молодой, с достатком, а она нос воротит.

– Да сволочь твой Василий! – кричала со слезами Даша. – А ты дочь родную ему отдаёшь! Не жалко?!

– А тебе все плохие! – рявкнула Ульяна. – Одна ты хорошая. И жалко тебя, потому что глупая! Да на тебя уже полдеревни косо смотрит. Болтают не весть что, а ты всё бегаешь!

Мельник почесал бороду, что-то прикидывая своей лохматой головой, потом кивнул Ульяне. Просунул железный прут в дужки замка и согнул, окончательно обрывая для Даши последнюю ниточку к спасению.

– Вот спасибо, Тимофей. Вот спасибо, – причитала Ульяна. – Смотри, чтобы через окно не сбежала.

– Не сбежит, – мужчина бросил под окно тюк соломы и уселся на него.

– Предатель! – зло зашипела на него Дарья и скрылась в оконном проёме.

– Идем, милая, – позвала меня Ульяна. – Идем домой.

Я долго оборачивалась на мельницу, высматривала в окне силуэт подруги, но видела лишь тёмный прямоугольник, да крупную фигуру Тимофея, стерегущую пленницу.

Было безумно больно за Дар"eну. За ту неделю, что я провела рядом с ней, выслушала столько историй, как мать пыталась выдать её за «выгодного» человека. Ульяна абсолютно искренне считала, что тем самым осчастливит дочь, сделает её жизнь лучше. На деле же, для своевольной и свободолюбивой Дар"eны брак, а тем более с нелюбимым человеком, был подобен смерти.

Первым моим порывом было помочь ей сбежать с мельницы. Спрятаться. Взять с собой и увести из деревни. Но всё те же слова, сказанные старухой в Гнилом углу, меня отрезвили – «Да смотри, никому ни слова. С собой никого не бери и о том, что сказала тебе, молчи. Иначе всех погубишь».

Всё ясно. Выхода нет ни у меня, ни у Дар"eны. И если для неё это лишь вопрос времени – не завтра, значит в другой день мать настоит на своём и строптивую девицу-таки нарядят в подвенечное платье и выдадут за первого встречного, кто не испугается её нрава. Может, тот самый Васька и не слишком уж плохой вариант.

Для меня же промедление было невозможным. До рассвета. До первых петухов. А то, что Дашка осталась запертой на мельнице, избавляло меня от необходимости что-то ей объяснять. Родители и братья не заметят, что я уйду, а те двое, с копытами, во дворе – и подавно.

Убедив себя в собственной правоте, я улеглась на перину, заменявшую мне постель. Несколько раз за ночь просыпалась, боясь пропустить нужный момент. И, из этих соображений, собрала вещи в заплечный мешок, кое-какие продукты, кожух с водой и вышла в глухую ночь.

Деревня безмятежно спала под тёмно-синим покрывалом, украшенным крошечными искорками. Странное затишье было вокруг. Даже собаки не лаяли. Только трескотня сверчков сопровождала весь мой путь до мельницы.

Всеми силами я старалась глушить в себе угрызения совести. Ушла. Ничего не сказав. Не попрощавшись. Не поблагодарив. Не помогла, тогда как Дар"eна только этим в последние дни и занималась. Какой я после этого друг? Правильно, никакой.

– Ну чем я ей помогу? Чем? – шептала я самой себе. – Ничем. Я здесь чужая. Гостья. Не могу же я вмешиваться в привычный им уклад…

Незаметно для самой себя дошла до конца деревни. Вот и дорога к мельнице. Туда, где сидит рыжая, ожидая завтрашней «казни».

– Отвлечь Тимофея? Пусть сбежит. А дальше…? Ведь за мной увяжется. Точно. Не отпустит или вопросы задавать начнёт. Нельзя. Нельзя никак. Для её же блага. И всей деревни.

Я шмыгнула носом и старалась не поворачивать головы в сторону мельницы, боясь увидеть подругу в темном окне. Боясь, что совесть загрызет заживо.

– Я права. Я всё делаю правильно!