Деревня страха

Это язвительное послание, очевидно, сочинялось в великом веселье, и Тренч начал сравнивать свое положение с положением первых мучеников - отвергнутых и гонимых.

Но, подумав об этом спокойно, он понял, что никакой он не мученик. Церковь давно восторжествовала. Две тысячи лет христианского влияния создали образ жизни, воплощавший в себе лучшие человеческие добродетели - сдержанность, человеколюбие, уважение к земле и послушание Богу. Остин Тренч является хранителем этих традиций. А что надлежит делать хранителю перед лицом надвигавшейся опасности? Ясно что - не отступать и не сдаваться.

Церковь и ее служители не впервой подвергались гонениям и издевательствам. Тренч заставил себя вспомнить, что именно благодаря упорству и целеустремленности христианство одержало победу; несмотря на ужасные поражения служитель церкви никогда не сдавался. Он всегда настаивал на твердой приверженности Богом установленным принципам и всегда исполнял свое дело с неизменной честностью. Но теперь болезнь, поразившая общество, требовала чего-то большего, чем простое упорство. Борьба против создания общественного центра, против продления времени продажи спиртных напитков, против грубости и падения общественных нравов - твердая позиция Тренча по всем этим вопросам ни к чему не привела. Его просто не принимали во внимание, им пренебрегали. Церковь, если только он не ошибается, утрачивает свою силу. И поэтому возникает вопрос - что же делать?

Когда его терзали сомнения и требовалось сделать выбор, Тренч всегда поступал одинаково: он обращался к Богу. И он твердо верил, что всегда получал ответ. Он не слышал раскатистого, громового голоса и не видел предзнаменований на небесах - нет. Ответ как бы исходил изнутри его. Как представитель Бога на земле, он заключал в себе сущность Бога, и, когда к нему обращались за помощью, эта сущность напрямую закладывала ответ в его сознание.

В ту среду, после полудня, в доме стояла мертвая тишина. Остин Тренч всегда жил один, и в доме царил образцовый порядок - следствие его пристрастия к аккуратности и чистоте, а также того факта, что кроме него беспорядок устраивать было некому. Он прошел в гостиную и уселся в большое, с широкими подлокотниками кресло, которое ему подарили прихожане по случаю десятой годовщины его пребывания во главе Уэлсфордского прихода. С этого места, где он сидел, ему был виден висевший над камином портрет его отца. Его отец тоже был священником, причем хорошим священником - бесстрашный слуга церкви, он привил своему единственному сыну чувство долга, которое ныне доставляло ему столько тревог. Между отцом и сыном существовало большое сходство, причем не только внешнее. Оба они считали, что законы Божий являлись высшими законами, основой для выработки всех других законов, и что все люди должны им безоговорочно подчиняться. Всматриваясь сейчас в портрет и чувствуя, как властный отцовский взгляд проникает в его сознание, Тренч подумал еще об одной черте характера, которая роднила его с покойным отцом. Он подумал о непорочности - своей и отца. Для отца непорочность служила подлинным источником трезвости суждений и твердости веры. Мать Тренча относилась к той категории женщин, которые ни при каких обстоятельствах не приемлют нравственной распущенности и потакания своим слабостям, и она поддерживала утверждение своего мужа о том, что плоть развратить столь же легко, как убить комара. Когда Тренч достиг зрелости, мать рассказала ему, что отец и она никогда не дозволяли себе так называемых плотских утех, за исключением того раза, когда они поставили себе целью произвести на свет своего наследника. Они боготворили друг друга, как того требовал брачный союз, но средством такого боготворения им служили непорочность и воздержание. Слова матери упали на благодатную почву, и за свои пятьдесят пять лет Тренч ни разу не коснулся женщины. За исключением нескольких беспокойных лет отрочества, он никогда не испытывал ни малейшего влечения. С трудом отведя взгляд от портрета отца, Тренч ощутил новый прилив нравственной силы и целеустремленности, доставшихся ему в наследство от родителей.

Тренч принес с собой папку, в которой лежали листки с выписками, сделанными им совсем недавно из книги, полученной по заказу из одного Лондонского книжного магазина, а также выписки, которые он делал раньше: из старинной рукописи, обнаруженной им в здании церкви, и книги, содержащей нравственные заповеди пяти теологов семнадцатого века. Эти выписки казались Тренчу очень ценными, и, переворачивая и разглаживая листки, он начал говорить, пытаясь найти ответы на столь сильно волновавшие его вопросы.