Деревня Тюмарково

Пока я ползала между соснами, уставшая Маня ушла в тенек и легла на взгорок так, чтобы видеть нас всех. Похоже, в ней проснулись гены далеких предков — пастушьих собак: как только кто-то из нас пропадал из ее поля зрения, она сбегала вниз и звонким лаем гнала непослушную овцу, то бишь, женщину, обратно к остальным. Помучившись, дамы все же прониклись ее заботой и больше не разбредались. Несмотря на то, что сидели мы кучно, часам к двум дня я набрала полный бидон. А мои спутницы — по пятилитровому лукошку.

К тому времени, как мы засобирались домой, небушко, ясное с рассвета, как-то затянулось белой кисеей, меняющейся на юге блеклыми кучевыми облаками.

— Поспешим. — Со знанием дела сказала Света. — Будет гроза.

И мы, подхватив добычу покрепче, снова нырнули в луговую траву.

Ушли мы, как оказалось, вовремя. Едва я, пропустив Маню вперед, зашла на крыльцо, по деревьям пронесся сильный порыв ветра. Серафимин рыжий петух, проорав что-то невнятное своим женам, ринулся в сторону сарая. Подняв голову вверх, заблеяла коза. А потом грянул гром…

Усевшись у закрытого окна, я смотрела на прозрачные струи, заливавшие стекло, и чесала подставившую спину собаку. Конечно, еще дома я обработала ее от клещей. Но все равно парочку подселенцев в ее густом подшерстке я нашла. А еще парочку — на подкладке своей куртки.

— Вот так, — я раздавила насекомых выпавшей из недр кровати деревянной шайбой, — мы боремся с собственными страхами. И даже не знаю, кто победил. Но ягоды, — мы с Маней дружно посмотрели на бидон, — просто великолепны!

Выставив добычу в старенький холодильник, дребезжащий на мосту своими изношенными деталями, я вернулась в комнату и легла на надутый мной матрас. Подложив под голову руки, я смотрела на блестящие листы росшей рядом с окном калины и думала о том, что пора собираться. Ведь у меня не было нормальной посуды. Не было полок, мебели и тряпок. Не было еды и нормальной плитки, на которой эту еду можно приготовить. А еще мне нужно было привести себя в порядок и через два дня выйти на работу.

— Согласись, — сказала я собаке, — здесь классно. Но траву нужно косить. Нужно вырезать разросшийся рядом с крыльцом малинник и убрать прячущуюся за его прутьями свалку. Нужно… — Даже не знаю, стоят ли усилия того, чтобы их совершать.

Маня положила голову на лапы и вздохнула. Кажется, ей тут было хорошо. А у меня в голове уже складывалась калькуляция предстоящих расходов. И по всему выходило, что в этот дом нужно было вложить гораздо больше той суммы, за которую я его приобрела. Похоже, следовало хорошенько подумать и определиться, стоит ли предстоящая игра свеч.

Легкий летний дождь все шуршал по крыше и стучал по стеклам, отдавая земле спокойную июньскую прохладу. Поэтому, сама не заметив как, я закрыла глаза и заснула. Да так крепко, что проснулась только вечером. Причем от собачьего задорного лая и настойчивого стука в окно.

Поднявшись, я протерла глаза и поспешила к двери, за которой стояла Серафима.

Ойкнув, она увернулась от промчавшегося между ногами собачьего тела и улыбнулась моему заспанному виду.

— Пойдем, — сказала она, — обедом тебя накормлю. А то, небось, голодная, вместе с собакой сухари ешь. Газа-то у тебя нет!

— У меня электрическая плитка есть. И чайник. — Оправдывалась я, пытаясь попасть ногами в тапки. — Спасибо, я днем поела! А… это что?

Еще раз потерев глаза, я смотрела на скошенную валками траву перед своим крыльцом.

— Так тебе трава-то не нужна. — философски заметила бабушка Серафима. — А моей козичке зимой надо что-то есть. Завтра Толик валки разворошит, она и высохнет. Ну что, собралась? — Она посмотрела на мои ноги. — Идем. Борщ стынет. И не отнекивайся. Чай не в городе.

— Ага. — Согласилась я. — Уже иду.

***

Готовила моя соседка по тому же принципу, с помощью которого хорошие хозяйки кормят живность: мелко порезанные ингредиенты смешиваются, заправляются соусом с зеленью и подаются на стол. Кажется, в салате я разглядела колбасу, а в жареной картошке однозначно наличествовало сало. Внутренне содрогнувшись, поскольку жирную пищу не выношу, я улыбнулась Толику, уже достающему из серванта советского образца пятидесятиграммовую рюмку синего цвета.

— Самогончику? — Поинтересовался он. — Исключительно для здоровья. Профилактика любых инфекций. Особенно, кишечных.

— Не-нет… — С улыбкой отказалась я, поскольку даже запах этого средства от всех болезней вызывал головокружение. — Вот тарелочку борща — с удовольствием.

В это время Серафима поставила передо мной большую и глубокую миску, до краев заполненную красной дымящейся жидкостью, в центре которой плавал белый сметанный айсберг. Пахло от борща так, что даже Маня, спрятавшаяся под столом между моими ногами, высунула из-под скатерти мокрый черный нос.

Между делом опрокинувшая стопку бабушка Сима бесстрашно ткнула в наглую собачью моську пальцем.

— Не лезь. Когда остынет, и тебя угощу.

Рыжий кот, с высоты книжного шкафа взиравший на бессовестное вторжение чужой морды на собственную территорию, переступил с лапы на лапу и удивленно округлил глаза.