Деревня Тюмарково

Да-а… Если крапиву вовремя не косить, то из ее стволов можно вырастить целый лес. Вроде бамбукового, но не настолько лояльного к пробирающемуся сквозь его заросли человеку. Раскидистые жгучие побеги, цепляясь друг за друга листьями, настырно лезли мне в лицо. С подпирающих небеса метелок сыпались на голову жучки и какая-то труха с сухими крыльями бабочек. А тропа, проложенная Денисом, заставила меня вспомнить песню Криса Ри «Дорога в ад». Посыл там, понятно, не совсем тот, но все же перекликался сразу со всеми моими мыслями: «Мама, я еду в город, чтобы продать себя подороже… Тут нет места радости… Это — дорога в ад».

Забытая земля, брошенные деревни… Усталые лица закредитованного населения, однажды пожелавшего всего и сразу… Толпы приезжих, жаждущих срубить деньжат, порезвиться на воле и свалить в родное отечество… За все эти годы мы привыкли к зависти, злобе и равнодушию. К тому, что в красивую сытую жизнь надо лезть по чужим головам и не жалеть ни о чем. Даже о родине.

«Чувство страха перед насилием стирает улыбку с каждого лица, и здравый смысл бьет тревогу… Оглянись, мир, смотри, что творится. Ты должен выучить этот урок. Это не автострада, что ведет в будущее, о нет, это дорога в ад…»

— Мама! — Услышала я Сережкин крик. — Ты где потерялась? Иди сюда, тут так интересно!

— Иду!

Смело растолкав нависшие надо мной зеленые стволы, я, наконец, выбралась на более-менее свободное от них место и увидела крепкие крашеные ступени, ведущие на крыльцо.

Заходить внутрь, даже вместе с Денисом, мне совершенно не хотелось. Поэтому я, ступая на сохранившуюся под слоем мха цементную опалубку, подошла к распахнутому настежь окну и заглянула в комнату.

Первое, что бросилось мне в глаза, это совершенно шикарный буфет, чьи дверцы были украшены тонкой резьбой. На его полочках стояла целая посуда, а на стене, между ним и белой печью, висела репродукция картины Пименова «Новая Москва». Та самая, где за рулем автомобиля девушка едет в будущее. Кажется, меня разобрал нервный смех. Пытаясь затолкать его обратно ладонью, прижатой ко рту, я посмотрела в другую сторону. Две металлические кровати (даже странно, что их не сдали в утиль), стол со стульями, раскрытый сундук и брошенная на пол пачка журналов «Наука и жизнь». Восторженно попискивающий сын их перелистывал, а заметивший мою голову Денис улыбнулся и развел руками.

— Когда я был тут в прошлом году, на полках стояли чугунки и сковородки. Специально зашел, чтобы взять парочку для хозяйства, но кто-то успел раньше.

Я кивнула и продолжила осмотр.

В красном углу, под полочкой с кружевной салфеткой, стоял телевизор. Неподалеку — магнитола. Технику не тронули, но икон на полке не было. На полу, под западным окном, валялся разбитый цветочный горшок. На одном из стульев висел ситцевый халат. Стену рядом с кроватью украшал большой, родом из семидесятых, узорчатый ковер. На затоптанном полу лежали половики. Приглядевшись, я заметила висевшие чуть поодаль фотографии в рамочках. Бабушки и дедушки, жених с невестой, цветные, размером с открытку, внуки… Складывалось впечатление, что из этого дома бежали впопыхах, прихватив только документы. Я видела похожие кадры, снятые в Чернобыле. Там был взрыв, радиация, беда и страх. А здесь? Человеческое равнодушие к собственным корням? Ладно, мебель, одежда и посуда. Это можно купить. Но фотографии?! В них — твой род, твоя личная история! Неужели живущие в городе дети настолько стеснялись своего происхождения, что постарались забыть, вычеркнуть из собственной памяти заботливые руки бабушки, ее румяные пироги с капустой, березку под окном и золотой закат над полем? Не понимаю…

— Мам, — Сережка подошел к окну, — а давай что-нибудь возьмем на память? Смотри! — он поднял руку, пальцы которой осторожно держали фарфоровую балерину без одной ноги. — Я сейчас отколотую часть поищу. Наверняка на полу валяется!

— Не нужно. — я улыбнулась. — Вдруг душа хозяйки, что тут когда-то жила, до сих пор присматривает за своим домом? Ей станет обидно, что ты без разрешения взял принадлежавшую ей вещь.

— И правда… — Сын ушел в комнату и осторожно поставил статуэтку на комод. — Пусть радуется.

Скрывшись где-то в кухне, он скоро оттуда вышел… с веником и совком в руках.

— Если я подмету грязь, ей будет приятно? — Без тени иронии спросил он, чистыми глазами глядя на старые снимки.

Денис пожал плечами и что-то сказал о безбожниках. Я проигнорировала его слова и кивнула.

— Уверена: ей будет очень приятно. Окна тоже прикрой.

Вытряхнув прямо у порога мусор, Сережка снова вошел в дом и сложил разбросанные журналы в сундук.

— Теперь — порядок! — Довольно сказал он и вернулся ко мне. — Мам… я хочу отсюда уйти.

— Денис! — Позвала я соседа. — Мы устали и хотим домой. Может, пойдем? С нас — чай и вкусные конфеты.

Мужчина вышел на улицу и приставил к косяку сорванную с петель дверь.

— Хотелось заглянуть в сараи… — Бросив по сторонам полный сожалений взор, он все же передумал. — Наверное, самое ценное оттуда тоже вынесли.