Дерево дает плоды

— Верно, — поддакнул я, тоже стремясь узнать от Терезы, кто напал на нее.

Хирург вынул из шкафа бутерброд с сыром и принялся жевать медленно, аккуратно.

— Говенные герои, — буркнул он с набитым ртом. — Бабе в брюхо стрелять.

Я пошел с офицером в изолятор, не дожидаясь, пока врач закончит трапезу. Тереза лежала недвижимо, даже не чувствовалось, что дышит, голубая жилка на шее почти не пульсировала, однако на землисто — бледном лице теплился еще какой‑то след жизни. Когда подошел хирург, она Бдруг вздохнула и открыла глаза.

— Кто? — спросил офицер, наклоняясь над койкой. — Кто это был? Кто?

Она прошептала что‑то непонятное, потом, почти не разжимая губ, произнесла очень тихо:

— …Кароль… сынок…

— Кароль — это ее сын, — пояснил я. — Она меня не узнает, принимает за сына.

— Кто стрелял? — настаивал офицер.

В углах ее рта показалась кровь, сестра вытерла ее марлей.

— …двое… абажуры… — дальше мы не расслышали.

— Прошу выйти, больше она уже ничего не скажет, — заявил хирург. Сестра встала со стула, зевнула и взяла Терезу за запястье.

— Черт побери! — выругался офицер уже в коридоре. — Это не густо: «двое», «абажуры»? Я поехал в Управление. Вам придется уладить тут все формальности, но мы еще наверняка встретимся.

Я возвращался домой поздней ночью. По дороге меня остановил милицейский патруль.

— Извините, товарищ, — сказал начальник патруля, проверив документы. — Служебный долг. Сегодня убили какую‑то женщину на улице.

Перед домом стоял армейский джип с милиционерами. Когда я открывал ворота, кто‑то посветил карманным фонариком и тихо произнес:

— Дежурим, товарищ. Как там? Жива?

— Умерла.

По всей квартире виднелись следы торопливого. обыска, в комнате Терезы были выдвинуты все ящики, ¹ белье, бумаги, мелкие домашние вещи лежали на полу, и нужно было ступать осторожно, чтобы ничего не повредить. Такую же картину застал я в своей комнате.

«Двое», «абажуры». Двое? Абажуры? Я лег, доискиваясь решения загадки. Это не были фабричные, тогда бы сказала: «от нас», «с табачной фабрики» или что‑либо в этом роде. Двое неизвестных. Должно быть, подкарауливали ее после собрания. Но что означали проклятые абажуры, каким образом вся история переплеталась с моими, в чем я не сомневался, абажурами? Возможно, этих… этих двух мужчин Тереза знала в лицо, может, они из тех, кто… Но ведь ко мне никто по поводу абажуров не приходил, все дела я улаживал в городе, а Тереза никогда не участвовала ни в закупках сырья, ни в продаже моих изделий. Значит, это не были какие‑то известные ей с виду поставщики, покупатели. Что еще могло означать слово «абажуры»? Этого я не знал. Никакая комбинация не вязалась с этим словом. Я прикидывал, что бы я попытался выразить им, оказавшись на месте Терезы, но и этот путь ни к чему не привел. Двое чужих. Причина убийства. Несомненно политическая… Другой быть не могло. При сведении любых счетов иного рода не случилось бы ничего подобного. Я представил себе всю картину: Тереза спешит домой, попрощалась с попутчиками, идет одна, встречает двух незнакомых, темно, но не настолько, чтобы не заметить, что это чужие. Наверняка стреляли они не сразу. Должны были что‑то сказать, убедиться, что это действительно она, возможно, пробормотать какой‑нибудь приговор, за это, мол, и за то, только затем кто‑то из них выстрелил. Между первым и последним выстрелом было достаточно времени, чтобы крикнуть, ответить, кто его знает, — во всяком случае, получить какую‑то информацию, которая запечатлелась потом в слове «абажуры».

Абажуры — это я, нечто связанное со мной, какое-то дело, касающееся меня прямо или косвенно, но какое? Вдруг я понял, едва не вскрикнул от ярости. Вскочил с постели, нашел в серванте початую бутылку водки и выпил полстакана. Ясно. Как я раньше не догадался? Это меня должны были шлепнуть в отместку за этот штаб, но они ведь не знали, что сообщил я… Рассуждали так: Тереза с большевиками, Тереза засыпала торговца с третьего этажа, а потом как обычно по нитке до клубка… Ведь я не был под подо — зрением, напротив, благодаря передаче по лондонскому радио меня могли считать своим, маскирующимся, предполагать, подобно доктору — скупщику абажуров, будто бы я веду какую‑то крупную игру. Да, Тереза знала от меня достаточно, чтобы понять, что ей кричали эти двое неизвестных: «Ты выдала икса и игрека». Так, так было. Чтобы оправдаться, у нее не хватило ни времени, ни сообразительности.

Я выглянул в окно. Милицейский джип стоял по — прежнему на улице, с погашенными фарами, мерцали в нем три красных огонька сигарет. «Только бы поймали этих мерзавцев, — подумал я. — Ведь это же мои убийцы. Мои убийцы».

Меня переполняла холодная ненависть и презрение.