Дерево-людоед с Темного холма

Выходя из лифта на втором этаже госпиталя Фудзидана, я почувствовал характерный для больницы запах лекарств. И напрягся еще сильнее, вспомнив, где нахожусь, когда перед нами, подобно заведенному роботу, проковылял, толкая перед собой ходунки с колесиками, бритоголовый пациент в черном металлическом корсете, доходившем ему до шеи.

– А… можно я подожду вон там, на диване? – слабым голосом спросила Марико.

По левую сторону от нас действительно расположились четыре диванчика с виниловыми сиденьями; рядом находились пепельницы, два телефона-автомата и торговый автомат с напитками вроде сока и молока. Было похоже на маленькую комнату ожидания.

Марико выглядела очень бледной, и, казалось, нам больше не стоит заставлять ее следовать за нами. Если подумать, она весь день была вынуждена иметь с нами дело, лишенная возможности должным образом погоревать. Видимо, подумав о том же, Митараи кивнул в знак согласия.

Оставив Марико на диванчике, мы вдвоем пошли дальше по коридору больницы, наполненному запахом дезинфицирующих средств, высматривая палату с номером 212. Митараи все еще был в приподнятом настроении, хоть и перестал напевать.

Мы постучали в белую дверь с номером 212, но ничего не произошло. Ответа не последовало. Я рассеянно смотрел на запáсный выход в конце коридора. Митараи снова постучал.

– Да? – послышался мрачный мужской голос, глухой, словно со дна могилы.

Митараи открыл дверь. Нас накрыл другой запах, совсем не такой, как в коридоре. У дальней стены одиночной палаты на кровати спала женщина со специальной дыхательной трубкой, вставленной в нос. Ее веки были приоткрыты, словно она пребывала в полусне. Шторы были новыми, рядом с кроватью стояла тумбочка, а сама палата оказалась очень опрятной и хорошо оборудованной – все здесь говорило о состоятельности пациентки и уважении к ней. Но воздух в палате был спертым и казался угрюмым, даже враждебным. Запах, отличавший палату от коридора, показался мне запахом старости и смерти – его источником являлась женщина, неподвижно лежащая на больничной койке. А вот источником враждебности, по всей видимости, были двое мужчин, сидевших на стульях в разных концах палаты.

Справа находился пожилой на вид седовласый мужчина с крупным ртом и свирепым взглядом. Он не двигался и казался невысоким и стройным. Именно он ответил, когда Митараи постучал в дверь, – это ему принадлежал мрачный низкий голос.

По другую сторону сидел крупный упитанный мужчина. У него были пухлые губы и нос картошкой; из-за редких волос он выглядел явно старше, чем был на самом деле – кожа у него на щеках и на лбу не несла ни единой морщинки. Он смотрел прямо на нас округлившимися глазами из-за толстых стекол очков, не собираясь заговаривать первым.

Митараи никак не отреагировал на наполнявший палату ужасный запах, вызвавший у меня желание немедленно сбежать. Сохраняя прекрасное расположение духа, он спросил:

– Вы, должно быть, муж госпожи Ятиё, Тэруо-сан? А вы – младший брат господина Таку, Юдзуру-сан? – Он говорил, попеременно глядя на мужчин справа и слева. Я тоже смог понять, кто есть кто. Седой мужчина был Тэруо, а круглолицый в очках – Юдзуру.

Мужчины не спешили отвечать и просто молчали, не сводя глаз с Митараи. Но это было не осторожное молчаливое наблюдение – я явственно ощутил чувство их превосходства; именно так элита обычно смотрит на людей более низкого положения. Находиться здесь стало еще неприятнее.

– Позвольте мне выразить глубочайшие соболезнования по поводу произошедшего с госпожой Ятиё и господином Таку, – словно высмеивая надменных мужчин, нарочито вежливо произнес Митараи, жеманно склонив голову набок и поджав губы. – Итак, известно ли вам что-то о плотоядных растениях? – вскинув руку, преувеличенно бодро продолжил он. – Например, непентес[45] – очень красивое растение, обитающее в тропиках, но в Киотском университете тоже есть экземпляр. Он имеет специальную ловушку для насекомых, которая сверху закрыта от попадания в нее дождевой воды специальным лепестком. С виду эта ловушка, представляющая собой видоизмененный лист растения, напоминает сосуд с водой, поэтому его еще часто называют кувшиночником. Крапинки на прекрасном лепестке источают сладкий медовый аромат – источниками этого запаха служат яблочная и лимонная кислоты, заполняющие лист-кувшинчик. Многоножки, тараканы и бабочки, привлеченные сладким запахом, садятся на скользкий край отверстия и не могут на нем удержаться – упав в кувшинчик, они уже никогда не выберутся наружу. Приятно пахнущий кислотный раствор, меняя свою концентрацию и вязкость, начинает переваривать жертву, в процессе этого издавая просто ужасный запах. Говорят, иногда кувшин вырастает в глубину до 25 сантиметров, с горлышком диаметром до 10 сантиметров, и тогда он может привлечь и переварить небольших птиц и мышей, которые также становятся пищей для растения.