Дерево растёт в Бруклине

Макгэррити смутился от того, что его разоблачили, и засунул пачку обратно в карман, через который она жгла ему ляжку.

– Но, мистер Макгэррити, благодарю вас за ваши добрые намерения, – закончила Кэти.

Эти слова развязали Макгэррити язык. Он начал говорить и не мог остановиться, говорил о детстве в Ирландии, об отце и матери, о братьях и сестрах. Говорил о своей воображаемой семье. Он рассказал Кэти все, что копилось в душе много лет. Он не ругал жену и детей. Он просто оставил их за рамками своей истории. Рассказал он и про Джонни, про то, как он каждый день говорил про Кэти и детей.

– Взять хоть эти шторы, – говорил Макгэррити, указывая толстой рукой на занавески из желтого ситца с красными розами. – Джонни рассказал мне, как вы порезали свое старое платье на шторы для кухни. Он сказал, теперь на кухне красиво, как в цыганском шатре.

Фрэнси, которая больше не притворялась, что учит уроки, зацепилась за последние два слова. «Цыганский шатер, – думала она, глядя на занавески новыми глазами. – Значит, папа так сказал. А мне казалось тогда, что он вообще не заметил новых занавесок. А он все заметил. И сказал этому человеку такие хорошие слова».

Фрэнси слушала рассказы Макгэррити про Джонни, и ей казалось, что папа жив. «Значит, папа рассказывал такие хорошие вещи этому человеку».

Она всматривалась в мистера Макгэррити с особенным интересом. Толстый коротышка с толстыми руками, короткой красной шеей и редкими волосами. «Кто бы подумал, глядя на него, что в душе он совсем другой?» – размышляла Фрэнси.

Макгэррити проговорил два часа без передышки. Кэти жадно слушала. Ее не очень интересовали рассуждения Макгэррити. Ее интересовали его воспоминания про Джонни. Когда он замолкал на секунду, она подбадривала его репликами вроде «Да?», или «Что тогда?», или «А дальше?». Когда он не мог подобрать слово, она подсказывала ему, и он с благодарностью принимал подсказку.

И пока он говорил, произошла удивительная вещь. Он почувствовал, как утраченная мужская сила возвращается к нему. Причина была не в физическом присутствии Кэти. Ее тело, раздутое и бесформенное, не вызывало желания, и он внутренне морщился, глядя на нее. Причина была не в женщине. Чудо совершил разговор с ней.

В комнате стемнело. Макгэррити замолчал. Он охрип и устал. Но это была незнакомая, блаженная усталость. Он думал с неохотой о том, что пора уходить. В бар сейчас хлынут посетители – мужчины всегда заглядывают по дороге с работы домой, чтобы пропустить стаканчик перед ужином. Он не любил, когда за барной стойкой вереницу мужчин встречала Мэй. Он медленно поднялся со стула.

– Миссис Нолан, – он теребил в руках свой коричневый котелок. – Можно мне изредка заходить к вам, поговорить?

Она отрицательно покачала головой.

– Просто поговорить? – умоляюще повторил он.

– Нет, мистер Макгэррити, – сказала она как можно ласковей.

Он вздохнул и вышел.

Фрэнси была рада тому, что с утра до вечера занята. Почти не остается времени тосковать по папе. Они с Нили вставали в шесть утра и два часа до школы помогали маме. Она не могла работать как прежде. Фрэнси начищала медные звонки в трех вестибюлях и протирала каждую планку на перилах лестницы промасленной тряпкой. Нили подметал подвалы и покрытые ковром лестницы. Вместе они выносили ведра с золой каждый день. Задача непростая – даже вдвоем они не могли поднять тяжелое ведро. Фрэнси придумала высыпать золу на пол подвала, а потом выносить по частям, наполняя ведро не до конца. Это помогало, хотя требовалось совершить много походов в подвал и обратно. Маме оставалось только протереть линолеум в коридорах. В трех домах жильцы вызвались делать это самостоятельно, пока Кэти не родит, и это очень выручало.

После школы дети спешили в церковь для «наставления», потому что обоим весной предстояла конфирмация. После церкви шли работать к Макгэррити. Как он и обещал, работа была легкой. Фрэнси застилала четыре кровати, мыла несколько тарелок от обеда и подметала пол. Все вместе занимало меньше часа.

У Нили был такой же распорядок дня, если не считать разноски газет. Иногда он возвращался домой ужинать не раньше восьми вечера. Он работал в баре на кухне. Его обязанность – почистить с полсотни сваренных вкрутую яиц, нарезать твердый сыр небольшими кубиками, в каждый кубик вставить по зубочистке, нарезать ломтиками соленые огурцы.

Макгэррити подождал несколько дней, пока дети освоятся с новой работой. Потом решил, что можно попробовать завести с ними разговор, как бывало с Джонни. Он вошел на кухню, присел и стал смотреть, как Нили работает. «Ну копия отца», – думал Макгэррити. Он подождал, чтобы мальчик попривык к нему, потом прочистил горло и спросил:

– Подставок для книг не делал в последнее время?

– Нет… не делал, сэр, – пробормотал Нили, озадаченный странным вопросом.

Макгэррити опять помолчал. Почему мальчик не поддержал разговор? Только яйца стал чистить быстрее. Макгэррити предпринял еще одну попытку:

– Как думаешь, Вильсон не втянет нас в войну?

– Не знаю, – ответил Нили.