Дерево растёт в Бруклине

Макгэррити замолчал надолго. Нили подумал, что хозяин проверяет, хорошо ли он работает. Желая угодить ему, Нили старался изо всех сил и закончил раньше, чем обычно. Положил последнее яйцо на стеклянное блюдо и посмотрел на Макгэррити. «Ага! Сейчас он заговорит со мной», – обрадовался тот.

– Больше ничего не нужно? – спросил Нили.

– Ничего, – Макгэррити еще на что-то надеялся.

– Мне можно уйти? – осмелел Нили.

– Ступай, сынок, – вздохнул Макгэррити.

Он смотрел, как мальчик выходит через заднюю дверь. «Вот если бы он оглянулся и сказал что-нибудь… что-нибудь… мне лично», – надеялся Макгэррити. Но Нили не оглянулся.

На другой день Макгэррити попытал счастья с Фрэнси. Он поднялся наверх, в квартиру, молча сел. Фрэнси немного испугалась и стала пятиться к выходу. «Если он приблизится ко мне, – думала она, – я убегу». Макгэррити сидел и молчал довольно долго, полагая, что дает ей время привыкнуть к нему. Ему было невдомек, что он пугает ее.

– Пятерок за сочинение не получала в последнее время? – спросил он.

– Нет, сэр.

Он еще подождал.

– Как думаешь, ввяжемся мы в войну или нет?

– Я… я не знаю, – она сделала шаг в сторону двери.

«Она боится меня, – сообразил он. – Думает, я вроде того типа, которого подстрелили в подъезде». Вслух он сказал:

– Не бойся, я ухожу. Можешь запереть за мной дверь, если хочешь.

– Хорошо, сэр, – ответила Фрэнси.

Когда Макгэррити ушел, она подумала: «Он, наверное, просто хотел поговорить. Но мне не о чем с ним говорить».

Наконец пришла Мэй Макгэррити. Фрэнси на коленках пыталась выскрести грязь, налипшую под раковиной за трубой. Мэй велела бросить это занятие, плюнуть и растереть.

– Благослови тебя бог, дитя, – сказала она. – Не надрывайся так. Этот дом нас с тобой переживет.

Она вынула из холодильника дрожащую розовую гору, разложила суфле по двум тарелкам, щедрой рукой добавила взбитых сливок, села за стол и жестом пригласила Фрэнси садиться.

– Я не хочу есть, – соврала Фрэнси.

– Ну, через силу поешь, составь мне компанию, – ответила Мэй.

Так Фрэнси впервые в жизни попробовала суфле и взбитые сливки. Было так вкусно, что ей стоило большого труда соблюдать приличия, а не глотать с жадностью. Фрэнси медленно ела и думала: «Что ж, миссис Макгэррити хорошая. И мистер Макгэррити хороший. А друг с другом им, похоже, плохо».

Мэй и Джим Макгэррити сидели вдвоем за круглым столиком в подсобке и, как обычно, молча и торопливо ужинали. Неожиданно она положила свою руку на его ладонь. Он вздрогнул от неожиданного прикосновения. Посмотрел маленькими светлыми глазками в ее большие, карие и увидел в них сочувствие.

– Ничего не получится, Джим, – ласково сказала она.

Его охватило волнение. «Она знает! – подумал он. – Надо же… она все поняла».

– Есть старая поговорка, – продолжала Мэй. – Не все можно купить за деньги.

– Я знаю, – ответил он. – Но все равно, пусть они приходят.

– Погодим пару недель после того, как она родит. А там посмотрим.

Она встала и пошла к бару.

Макгэррити сидел, раздираемый чувствами. «Мы поговорили, – удивленно думал он. – Не называли имен, ничего не сказали прямо. Но я понял, о чем она думает, а она поняла, о чем думаю я». Он поспешил вслед за женой. Он хотел продлить это взаимопонимание. Он увидел Мэй, она стояла в конце бара. Грубый извозчик положил руку ей на талию и что-то шептал на ухо. Она прижала ладонь ко рту, сдерживая смех. Когда Макгэррити подошел, извозчик вежливо убрал свою руку и присоединился к мужской компании. Когда Макгэррити встал за стойку, он посмотрел в глаза жены. Они ничего не выражали, в них не было ни проблеска понимания. Лицо Макгэррити приняло обычное выражение скорбного разочарования, и он приступил к вечерней работе.

Мария Ромли одряхлела. Не могла больше выходить на улицу. Ей очень хотелось повидать Кэти перед родами, и она попросила страхового агента передать ее просьбу.

– Когда женщина дает новую жизнь, ее за руку держит смерть. Скажите моей младшей дочери, что я хочу повидать ее до того, как наступит срок.

Страховой агент передал просьбу. В воскресенье Кэти пошла к матери и взяла с собой Фрэнси. Нили отпросился, сказал, что ребята собрались играть в мяч на пустыре, а он пообещал быть питчером.

На кухне у Сисси было просторно, тепло и чисто – ни пятнышка. Бабушка Мария Ромли сидела у плиты на низкой скамеечке. Единственная мебель, которую она привезла из Австрии, эта скамеечка в ее семье стояла у очага более ста лет.

Муж Сисси сидел у окна, держал ребенка на руках и кормил из бутылочки. Фрэнси и Кэти поздоровались с Марией и Сисси, потом с ним.

– Привет, Джон, – сказала Кэти.

– Привет, Кэти, – ответил он.

– Здравствуйте, дядя Джон.

– Здравствуй, Фрэнси.