Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Одежда, жемчуг, браслеты, цветы

И кольца, золото и серебро,

И семь сокровищ упали с небес.

И все, о чем могли лишь мечтать,

Дала в избытке жемчужина им.

В том сила была волшебной поджу.

Песнь 494

Отца Махараджа

^[74]

звали тогда,

Теперь Шуддходана — имя его.

Супругой его Майя

^[75]

была,

Сон У — Татхагата

^[76]

, Девадатта — Ак У.

Статьи, эссе

Ким Хун

Родина и чужбина

Перевод Анастасии Погадаевой

Мне не так уж приятны чувства, которые связаны с понятием «родина». Они не отпускают и вызывают все новые и новые вопросы. В основе этого неприятия, видимо, лежит некая нелогичность. Мне нравится мир, который не делится на родину и чужбину. И я хочу жить в мире, в котором вовсе нет этих понятий.

Моя так называемая родина — это самый центр Сеула, внутри городских ворот. Ручей Чхонгечхон разделяет его на северную и южную части. Моим официальным местом жительства была северная сторона, неподалеку от королевского дворца Кёнбоккун. Район был густо населен такими же бедняками, как и я, но все мы гордились тем, что живем в самом центре мира и цивилизации. Людей с окраины города мы называли «живущими за воротами».

Моя мама была коренной жительницей Сеула. Жила она в крайней бедности. Честно говоря, я даже представить себе не могу, как она растила нас, справляясь со всеми лишениями и одиночеством. Несмотря на это, мама всегда была бойкой, решительной и уважала точность. Она с трепетом относилась ко всем измерительным инструментам, таким, как линейка, весы или мерка для зерна. Она терпеть не могла продавца риса, который намазывал свечкой дно мерки, сделанной из тыквы-горлянки, чтобы сделать ее более тяжелой, и терпеть не могла мясника, который всех обвешивал. Объединившись с соседками, она даже объявила этим торговцам бойкот. В то время еще не были установлены фиксированные цены на соевый творог, и, когда из-за подорожания сои кусочки творога в лавке все уменьшались в размере, мама во всеуслышание высказывала свое возмущение. Когда мама отправляла меня за керосином, вместо канистры или металлического ведерка она давала мне бутылку из-под рисового вина, прозрачную и точную по объему, так что в керосиновой лавке уж никак не смогли бы меня обмануть.

Однажды в день провозглашения конституции^[77] (не помню, сколько мне было лет, наверно, тогда я учился в старших классах) мама в честь такого события велела мне надеть обновку. Это не была обновка в прямом смысле слова. Это была старая поношенная одежда, но постиранная, залатанная и отутюженная. Новыми были только кроссовки. Я до сих пор хорошо помню этот день. Тогда я был еще маленьким и плохо понимал, что в нем особенного. Но для мамы, всю жизнь несшей бремя бедности, пережившей времена беспредела при либеральной партии, день принятия основного закона страны очень много значил, так что она хотела одеть своих детей как можно лучше. У меня слезы наворачиваются на глаза, когда я думаю о том, что такое для мамы конституция. Этот день был выходным, и я не мог похвастаться своей обновкой в школе. Весь день мы с соседскими мальчишками бегали и озорничали. Помню, мне так захотелось сладкой тянучки, что я с легкостью променял свои новые кроссовки на заветное лакомство, а когда стемнело, вернулся домой весь грязный, так что новую одежду и узнать было нельзя.

Мама терпеть не могла, когда ругаются, ссорятся и хвастаются. Она любила мягкий и красивый сеульский говор, на котором можно было выразить все, что ты хочешь сказать, никого не обидев. Когда я шел гулять с соседскими мальчишками, мама напутствовала меня: «Ты не повторяй все за другими. Не тараторь, как сорока, всегда говори четко и спокойно, только тогда тебя услышат». Мама ужасно не любила, когда глотали окончания слов^[78], с соседками она всегда разговаривала уважительно, соблюдая все правила вежливости. Сейчас мама очень постарела и болеет, она уже не может красиво выразить то, что хочет сказать, и глаза ее не отличают, два килограмма риса перед ней или один, но родина моей бедной мамы — это не место рождения, а правила и четкая речь.

Но я начал свое повествование не для того, чтобы рассказать о маме. Мой родной центр Сеула в пределах городских ворот уже давным-давно ничейная родина. Несколько дней назад, в новогодние праздники, ворота Намдэмун^[79] подожгли, и их больше нет. В детстве через реку Ханган можно было перебраться только по двум мостам. Один — железнодорожный, по которому ходили поезда, а другой — пассажирский для машин, пешеходов, повозок и велосипедов. Помнится, когда пешеходный мост расширили до четырех полос, на его открытие приехал президент Пак Чонхи вместе с начальником охраны Ча Чихолем и перерезал ленточку, а по всей стране радовались, били в гонг и танцевали.