Читаем Дерево с глубокими корнями: корейская литература полностью

Прежде старший наставник избирался местными жителями из числа наиболее образованных и высоконравственных конфуцианских ученых деревни, но с тех пор, как управление финансовыми и прочими вопросами хянгё передали в руки уездных канцелярий, все изменилось. Теперь там появилось множество чиновников не столь высокого ранга, и тот, кто платил большие налоги и мог пожертвовать им земельный надел или предложить поместье в управление, имел большой шанс стать старшим наставником в хянгё. Для Жабы Юна, у которого не было ни единого шанса сдать экзамены на чиновничью должность и стать государственным служащим, а о поступлении в почетный караул королевских гробниц он даже думать не хотел, чин старшего наставника хянгё был единственным возможным вариантом. Так Юн Дусоп стал главой конфуцианской школы. Вскоре, в том числе стараниями домочадцев, при обращении к нему вместе с фамилией начала звучать и его новая должность.

Три года после этого прежний Жаба Юн и теперешний господин наставник исправно выполнял свои обязанности: по два раза в год — весной и осенью — он прибывал в хянгё и с помощью команд «поклон» и «прямо» проводил церемонии поклонения Конфуцию, Мэн-цзы и прочим мудрецам, каждый раз гадая, кто из них сильнее.

Речь о том, что вопрос «Кто кого победит: Конфуций Мэн-цзы или Мэн-цзы Конфуция?» был излюбленной забавой наставника Юна, которую он сам же и придумал. Начало этому развлечению было положено однажды летним днем, когда господин наставник появился в хянгё и, подойдя к группе ученых, сосредоточенно декламировавших стихи о родной природе, задал им свой вопрос:

— А как по-вашему, если бы достопочтенные мудрецы Конфуций и Мэн-цзы состязались в борьбе на руках, то кто бы выиграл?

От неожиданности те не знали, то ли смеяться, то ли плакать, и лишь беззвучно открывали рты. Словом, так никто и не смог утолить любопытство наставника.

А по прошествии трех лет, в течение которых наставник Юн заправлял конфуцианскими церемониями в хянгё, он оставил этот пост и переехал в Сеул. Однако почетный титул наставника, равно как и загадка, кто выйдет победителем в борьбе на руках: Конфуций или Мэн-цзы, остались с ним на долгие годы.

Следующим, более серьезным, шагом на пути обновления семейной родословной стала попытка породниться с аристократическим родом. Единственный сын наставника Юна, пятидесятилетний Чхансик, если не считать сына от наложницы, не годился для этого, так как он уже был женат на дочери мелкого провинциального служащего. Поэтому ставка была сделана на дочь, которая в итоге вышла замуж за одного сеульского аристократа.

Оказалось, что новые родственники прозябали в нищете, влача жалкое существование в покосившейся хижине, а через год после свадьбы новоиспеченный зять погиб, попав под трамвай, и молодая вдова вернулась в родительский дом. Тем не менее этот недолгий брак закрепил принадлежность клана Юнов к аристократическим кругам. Но господин наставник на этом не остановился и для своего старшего внука нашел невесту в провинции Чхунчхондо. Ею стала девушка из небогатой, но принадлежавшей к высшему сословию семьи Пак. Второго внука он выдал за девушку из сеульского клана Чо, издавна обосновавшегося за Церемониальными воротами[46]. Поговаривали, что она приходилась то ли тридцати семи то ли тридцати девятиюродной родственницей королевы Синджон[47]. Уж точно не из семьи торговца капустой. В результате наставник Юн обзавелся тремя сватами из высшего сословия, таким достойным образом на порядок повысив свою значимость.

Наконец, последний, самый важный, шаг должен был стать и самым дорогостоящим. Он заключался в том, чтобы превратить ближайших членов семьи во влиятельных аристократов: одного сделать уездным начальником, другого — полицеймейстером. Благо наставник Юн как раз имел двух внуков. Конечно, провинциальный начальник куда лучше уездного, а комиссар полиции во сто крат серьезнее полицеймейстера, но такие амбиции были бы сродни желанию наесться досыта с одной ложки, поэтому пока наставник Юн решил придерживаться первоначального плана улучшения родословной.

Литературное наследие

Луна отраженная. Жизнеописание Будды

Фрагмент литературного памятника XV века

Перевод и вступление Елены Кондратьевой

Ворин сокпо — памятник корейской средневековой литературы, который был издан на пятом году правления вана Седжона в 25-ти томах. Он представляет собой компиляцию книг Ворин чхонганджи гок («Песни луны, отраженной в тысячах рек», 1449), написанной ваном Седжоном, и Сокпо санджоль («Жизнеописание Будды. Главы с толкованиями», 1447), написанной принцем Суяном, братом Седжона. Ворин чхонганджи гок — это поэтическое собрание гимнов, восхваляющих Будду. Сокпо санджоль — прозаическое произведение, представляющее собой собрание джатак — историй из жизни Будды в разных перерождениях. По данным корейских источников Сокпо санджоль является переводом с санскрита.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2016 № 11

Дерево с глубокими корнями: корейская литература
Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Перед читателем специальный выпуск «ИЛ» — «Дерево с глубокими корнями: корейская литература».Вступление к номеру написали известный исследователь корейской литературы Квон Ёнмын (1948) и составитель номера филолог Мария Солдатова.Рубрика «Из современной прозы». Философская притча с элементами сюрреализма Ли Мунёля (1948) «Песня для двоих» в переводе Марии Солдатовой. Акт плотской любви отбрасывает женщину и мужчину в доисторические времена, откуда, после утоления страсти, они с трудом возвращаются в нынешний будничный мир.Хван Сунвон (1915–2000) — прозаик и поэт. В его рассказе «Время для тебя и меня» три военных-южанина, один из которых ранен, пробираются через горы к своим. В отечественной критике для такого стиля в подаче фронтовой тематики существует термин «окопная правда». Перевод Екатерины Дроновой.Рассказ Ку Хёсо (1958) «Мешки с солью» в переводе Татьяны Акимовой. Беспросветная доля крестьянки в пору гражданской войны 1950–1953 гг. (Отчасти символическое название рассказа довольно органично «рифмуется» с русской поговоркой про пуд соли, съеденный с кем-либо.)Ким Ёнсу (1970) — «Словами не передать» — душераздирающая история любви времен Корейской войны, рассказанная от лица ветерана подразделений так называемых «китайских народных добровольцев». Перевод Надежды Беловой и Екатерины Дроновой.Рассказ писательницы О Чонхи «Вечерняя игра» в переводе Марии Солдатовой. Старик отец и его пожилая дочь коротают очередной вечер. Старость, бедность, одиночество, свои скелеты в шкафу…Другая писательница — Ким Эран, и другая семейная история, и другая трагедия. Рассказ «Сезон холодов». У молодой четы, принадлежащей к среднему классу, с его, казалось бы, раз и навсегда заведенным бытом и укладом, погибает единственный ребенок. Перевод Анны Дудиновой.Поэт и прозаик Ан Дохён (1961). «Лосось» — отрывок из одноименной аллегорической повести: скорее романтика, чем зоология. Перевод Марии Кузнецовой.«Стеклянный город» — фантастический рассказ Ким Чунхёка (1971) в переводе Ксении Пак. Из некоторых сплошь застекленных небоскребов Сеула начинают загадочным образом вываливаться огромные секции стекла. Число жертв среди прохожих множится. Два полицейских раскрывают преступный замысел.В рубрике «Из современной поэзии» — три автора, представляющие разные течения в нынешней корейской лирике. О Со Чончжу (1915–2000) сказано, что он — «представитель традиционализма и его произведения проникнуты буддийскими мотивами»; поэтессу Ким Сынхи «из-за оригинального творческого стиля на родине называют "шаманкой сюрреализма"», а Чон Хосын (1950) — автор легкой поэзии, в том числе и песенной. Перевод Анастасии Гурьевой.В рубрике «Из классики ХХ века» — главы из романа «В эпоху великого спокойствия» Чхэ Мансика (1902–1950) — «известного корейского писателя-сатирика и одного из немногих, чье творчество стало классикой по обе стороны тридцать восьмой параллели», — пишет во вступлении к публикации переводчица Евгения Лачина. Роман, судя по всему, представляет собой жизнеописание «наставника Юна», как его величают окружающие, — ростовщика и нувориша, чудом выживающего и преумножающего свое состояние в сеульской криминальной вольнице 1910–20 гг.В рубрике «Литературное наследие» — фрагменты литературного памятника XY века «Луна отраженная. Жизнеописание Будды». Перевод и вступление Елены Кондратьевой.В разделе «Корея. Взгляд со стороны» — главы из «Кореи и ее соседей», книги первой женщины-члена Королевского географического общества Великобритании Изабеллы Бишоп (1831–1904). Вот что пишет во вступлении к публикации переводчик с английского О. С. Пироженко: «…отрывок посвящен драматическому периоду в истории Кореи, когда после японско-китайской войны 1894–1895 годов страна впервые за сотни лет получила формальную независимость…»Далее — лирический очерк известного российского писателя Анатолия Кима (1939) «Весна, осень в Корее».И в завершение рубрики — «Корея: неожиданно близкая». Самые приязненные воспоминания филолога и математика Дмитрия Шноля (1966) о неделе, проведенной им в этой стране.

Журнал «Иностранная литература» , Изабелла Люси Бёрд , Ли Орён , Мария Васильевна Солдатова , Чон Хосын

Критика

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное