Дерево забвения

В этой комнате, где погашены все лампы, в комнате, в сердце квартала Морриса Хейтса на западе Бронкса, стоит кровать, на кровати подушка, а на подушке хорошенькая головка с темными кудряшками, головка пятилетнего мальчика. Он спал, Джоэль, он мирно спал, и чей-то стон вырвал его из сна.

Он садится в постели, испуганный, не зная толком, где он, и тотчас замирает, потому что стон раздается снова. И снова. И снова. Это так страшно. Стонет его мать, Дженка. Жуткий звук вырывается из ее горла горькими потоками, нескончаемыми, как рвота. За ним Джоэль слышит и голос отца. Павел то умоляет Дженку успокоиться, то его собственный басовитый рык перекрывает душераздирающие стоны жены.

Джоэль чувствует, как трепещет в груди сердце, как ускоряется его биение. Что не так? Что не так?

На другом конце комнаты его брат Джереми тоже нехотя выбрался из сна, спустил с кровати ноги, сидит, опустив голову, и чешет макушку. Всю жизнь, когда маленькому Джоэлю страшно, он кидается к родителям, но сейчас этот рефлекс блокирован волнами родительской паники, проникающей сквозь стены. Он бросается через комнату, он хочет успокоиться, прикоснувшись к знакомому телу. Джереми привлекает его в свою постель и прижимает к себе. За стеной продолжаются стоны. Два хрупких напряженных тельца долго лежат, прижавшись друг к другу, восьмилетний Джереми и пятилетний Джоэль, в пижамках в синюю полоску, совершенно одинаковых, если не считать размера.

— Что не так? — тихонько пищит Джоэль. — Джереми, что происходит?

— Я слышал, как звонил телефон, — говорит Джереми серьезно, будто это и есть ответ.

Стоны матери переходят в рыдания и мало-помалу стихают. Переплетясь руками и ногами, два мальчика долго не могут уснуть.

Будильник вырывает их из сна в семь часов, как и каждое утро, но они быстро понимают, что больше ничего не будет как раньше. Павел, уже одетый, чтобы идти на работу, суетится в кухне, готовит завтрак. Никогда он этого не делал. Не знает, где что лежит. Обжигается о кофеварку.

— Где мама? — спрашивает Джереми.

— О! Она неважно себя чувствует сегодня утром, пусть полежит в постели. Вы ведь уже большие, соберетесь сами, правда?

Джоэль видит вихор, торчащий на макушке отца. Будь здесь Дженка, она бы пригладила его или, по крайней мере, сделала бы замечание… но он не смеет. Внезапно кухня наполняется запахом горелого тоста, и Павел кидается к тостеру.;

— Я их поскребу, съесть еще можно, — бормочет он, доставая почерневшие ломтики хлеба.

Но когда он начинает скрести их ножом, ломтики рассыпаются.

— У мамы никогда не подгорают тосты, — говорит Джереми.

— Мама никогда не болеет, — подхватывает Джоэль.

— Она не то чтобы больна, — говорит Павел и, выбросив черные крошки в мусорное ведро, достает из шкафчика коробку корнфлекса. — Она просто взволнованна.

— Чем взволнованна? — спрашивает Джереми.

— Вы не беспокойтесь. Это взрослые дела. Не беспокойтесь.

Джоэль ест корнфлекс и смотрит на отца. Вихор придает ему комичный вид: он немного похож на Арчи, персонажа комиксов. Теперь, когда он об этом подумал, у Павла, оказывается, и глаза вытаращены как у Арчи. Все так странно этим утром. Все его пугает. Прошло уже много месяцев, как умер Гитлер и кончилась война, что же могло случиться такого ужасного? Что?

— Может быть, мама и вправду больна, — говорит он Джереми шепотом, когда они возвращаются в свою комнату.

— Да нет же, дурень, это из-за лагерей. Им, наверно, позвонили из… Праги.

— Я думал, война кончилась.

— Пусть она кончилась, это не значит, что мы будем получать только хорошие новости до скончания века. Ты совсем глупый, да?

До конца жизни Холокост будет ассоциироваться у Джоэля со сгоревшими тостами и непослушными вихрами.

В следующие ночи стоны продолжаются, и утра наступают без Дженки. Мальчики мало-помалу понимают, что все сестры их матери были перевезены из Терезина в лагеря смерти в Польше, ее мать тоже, два брата Павла тоже, — и никто из них не вернулся.

В другие дни приходят и хорошие новости. Они узнают, что один обожаемый кузен выжил. Что одной тетушке повезло добраться до квартала Маре в Париже, где ее спрятали добрые христиане. Потом речь заходит о процессе, где-то там.

Однажды, когда Павел читает «Таймс» в гостиной перед обедом, газета выскальзывает у него из рук и падает на пол.

— Внутренняя страница, — говорит он жене. — Страница шестнадцать. Страница шестнадцать. Ты можешь поверить такому…

Маленький Джоэль смотрит, как его мать идет через комнату, подбирает газету и открывает ее. На его глазах ее лицо теряет все краски. «Нет, мама, — думает он. — Нет, мама, прошу тебя, не кричи». Дженка садится на диван рядом с Павлом. Какова бы ни была новость на странице 16, двое взрослых, кажется, находят ее невероятной, и в то же время они как будто всегда ее знали. Дженка встает… и тотчас снова садится. Джоэль писает в штанишки.