Дерево забвения

Весь запад Бронкса так же волнуется, как и семья Рабенштейн. Это видно по тому, как люди вполголоса переговариваются на рынке. По вздохам женщин, нагруженных неподъемными сумками с мясом и овощами, когда они тяжело опускаются на крыльцо, чтобы передохнуть. По повадке мужчин, которые, в черных кипах, или в коричневых бархатных кепках, или в серых фетровых шляпах-борсалино, стоя или сидя компаниями в парках, с сигаретой или сигарой в зубах, опираются на трости и смотрят в пустоту.

Дома все хуже и хуже. Однажды ночью Дженка бросается на стены спальни, в другую ночь клоками рвет на себе волосы. Маленький Джоэль в ужасе. Как сделать, чтобы мама стала прежней, чтобы она ласкала его и радостно смеялась его сообразительности? Она уже не совсем здесь. Ее тело в Бронксе, но ее душа в Чехословакии, в месте под названием Терезин. Джоэль мало что понимает: все, что он может, это играть со своими плюшевыми игрушками и пытаться усовершенствоваться в шахматах. Вот уже несколько месяцев, как Джереми вбил себе в голову научить его играть в шахматы, но Джоэлю это еще трудно, и Джереми всегда обыгрывает его. Обыграй он старшего брата в шахматы хоть один раз, может быть, Дженка снова гордилась бы им, но Джереми ведет счет на листке плотной бумаги, который он приколол кнопками к дверце стенного шкафа, и пока у Джереми 86, у Джоэля 0.

Еще кое-что изменилось после ночи стонов: Павел записал обоих мальчиков в еврейский институт на авеню Марион. До сих пор они с Дженкой были светскими евреями и жили по принципу Бог один, и мы в него не верим, распространенному, чтобы не сказать мажоритарному в европейских метрополиях перед войной, но теперь они решили, что в память обо всех членах семьи, лишившихся жизни, мальчики будут носить кипы и ходить в еврейскую школу вечером по средам и утром в воскресенье.

Для Джоэля это означает приблизительно следующее: учиться делать халу и украшения к шабату, зажигать свечи на Рош а-Шана и строить домики на Суккот. Больше всего ему нравится в этот первый год печь блины без дрожжей, с огромным количеством лимона и сахара, на седер Песах, и вырезать из зеленой бумаги длинные цепочки жаб и кузнечиков в память о казнях Египетских. Джереми, как старший, уже учит иврит и читает Талмуд и Тору, готовясь к бар мицве. Дома он декламирует наизусть библейские пассажи, как болтливый попугай, и Дженка сияет от удовольствия, а Джоэль не знает, куда деваться. Он использует каждую свободную минутку, чтобы заучить все, что попадается под руку: благословение свечей, Шма и вахавта, слушай, Израиль, Предвечный наш Бог, Предвечный один, навеки благословенно имя славного царствия Его. Ты полюбишь Предвечного Бога твоего всем твоим сердцем, всей твоей душой, всем твоим существом. Но сколько ни поглощай знаний, он постоянно куксится, одержимый желанием вернуть старую (то есть молодую) Дженку.

В десять лет ему наконец удается обыграть Джереми в шахматы. С этого дня между братьями начинается открытая война.

Нашуа, 1955–1960

Лили-Роуз появилась на свет в Нью-Гэмпшире. Ее отец Дэвид Даррингтон, методист британского происхождения, работает агентом по недвижимости и искусно сочетает черты молодого махинатора с чертами ростовщика. Ее мать Эйлин, с ирландскими и немецкими корнями, хотя и пресвитерианского воспитания, была слегка беременна, когда они обвенчались в Первой конгрегационной церкви Нашуа, Единой церкви Христа. Их дочь окрестили в этом же приходе, и там же она все свое детство будет ходить в воскресную школу.

— Вы хотите знать, удовлетворяю ли я потребности моей жены? — любит повторять Дэвид Даррингтон шутливым тоном. — В полной мере! И одна из ее потребностей — работать!

На самом деле это не шутка, он говорит серьезно. Едва оправившись после родов, Эйлин возобновила свою профессиональную деятельность — она рисует цветы на поздравительных открытках. И оттого ли, что вдыхаемые в мастерской вещества разрушили ее яичники, или по другой причине, второй беременности не будет.

Хрупкая и бледная, с рыжевато-золотистыми волосами, маленькая Лили-Роуз так хороша, что Эйлин не может устоять перед искушением поиграть с ней как с куклой. Она связывает ее волосики в конский хвостик, или заплетает в косички и скрепляет заколками, или повязывает разноцветные банты; зимой она вяжет ей розовые и лиловые свитера, а летом шьет платьица из цветастого хлопка; она ругается, когда та пачкает или рвет одежду, потому что все стоит денег, а деньги — это такая вещь, к которой надо относиться очень бережно.

— Как душа? — задается вопросом Лили-Роуз к шести годам. Можно ли и душу свою положить в банк, чтобы потом инвестировать ее и получать проценты?

Так или иначе, большинство разговоров ее родителей — о деньгах.