Дерево забвения

Отмахиваясь от этого предложения, Джоэль, не понимая толком, каким образом, вдруг оказывается у бара. Молодая женщина тотчас, послав ему ослепительную улыбку, называет цену. Меньше чем через две минуты Джоэль уже с ней вдвоем в тесном номере. Девушка успела запереть дверь и срывает с себя яблочно-зеленую мини-юбку и конфетно-розовый топик, а мозг Джоэля (хоть он и находит ее соблазнительной) роется в своих старых мусорных баках, отыскав не только знакомые пассажи из Талмуда о растраченном семени, но и, учитывая, что он никогда не касался кожи небелой женщины, библейский текст, выученный наизусть десятилетия назад, в котором Всевышний проклинает Хама, смуглого сына Ноя, за то, что он увидел наготу своего отца. Однако если внимательно вчитаться в пассаж, ясно, что Хам сделал это не нарочно: мертвецки пьяный Ной упал на ложе, широко распахнув полы своей одежды, и Хам, случайно зашедший в это время за чем-то в шатер, не мог не увидеть семейные ценности, это не его вина, так в чем же он согрешил? К тому же, случайно увидев срам своего отца, он сделал все, чтобы минимизировать урон, кинулся вон из шатра, чтобы предупредить братьев, после чего было, конечно, проще простого войти в шатер, пятясь, и, шаря руками за спиной, прикрыть выставленную напоказ отцовскую штучку. Джоэль всегда находил несправедливым то, что Бог наказал Хама, обрек его быть рабом своих братьев до конца дней, в чем некоторые видят библейское оправдание рабства африканцев южнее Сахары. Тем временем, с помощью нескольких имеющихся в ее распоряжении английских слов, труженица секса улыбается и призывает Джоэля перейти к действию, а он понимает, что даже не спросил, как ее зовут. Но и спроси я, думает он, пока, встав перед ним на колени, девушка пытается убедить его сморщенный пенис встать, она, разумеется, назвалась бы псевдонимом. Вымышленным именем. Да и наши настоящие имена тоже вымысел, если вдуматься: они — часть тех историй, которые наши родители рассказывают себе о том, кто они, и откуда взялись, и кем им хотелось, чтобы мы стали.

Нет, решительно, там, внизу, ничего не происходит.

«Соберись, милый», — говорит молодая женщина по-английски с акцентом. Потом, мягко толкнув его на кровать, она принимается кряхтеть, прижимаясь телом к его телу, и седлает его, как настоящая карикатура на шлюху, а ведь вблизи видно, что она несовершеннолетняя, грудь едва сформировалась, ей, наверно, лет тринадцать-четырнадцать, и Джоэль зол на себя до смерти: как он мог так влипнуть только из-за своей дурацкой потребности быть со всеми вежливым и никому не перечить? Всего четыре часа назад он высадился в аэропорту Джомо Кениаты, и вот лежит на матрасе, кишащем насекомыми и микробами, в тесной и душной комнате с обдолбанной несовершеннолетней девчонкой? Хорошо еще, что он отказался от предложения Питера присоединиться к их играм, ой-вей. Вдруг вспомнив, что сказал ему Питер о кенийских проститутках — что они нетребовательны и можно делать с ними все, что захочешь, Джоэль решает, что хочет он одного — одеться и уйти. Протянув руку, он зажигает лампу на прикроватном столике. Полоса света падает на кровать, и девушка резко отстраняется, чтобы защитить глаза; только теперь Джоэль с ужасом замечает отсутствие клитора, отсутствие малых губ, шрамы, швы, перечеркивающие интимность молодой женщины.

Назавтра в отеле поднимается небольшая суматоха, потому что в пять часов утра молодая проститутка была найдена мертвой в одном из номеров, и полицейские опрашивают всех туристов об их распорядке дня. На миг испуганному Джоэлю думается, не он ли виновник — что если, потрясенный видом изувеченных органов девушки, он потерял рассудок до такой степени, что схватил ее двумя руками за шею и сжимал, пока она не умерла… но нет. Оказывается, жертва — не та, с которой он поднялся в номер, другая.

Нортгемптон, 1975

В ярости оттого, что их держали в узде десять долгих месяцев, боги Лили-Роуз набрасываются на нее сразу по приземлении в Бостоне. Она собиралась отдохнуть летом у родителей в Нашуа, но внутренние атаки возобновились с такой силой, что она вскрыла себе вены и наглоталась снотворных, поэтому Эйлин и Дэвиду приходится ежедневно по очереди проделывать путь от своего роскошного дома на шоссе 101А до психиатрической больницы Маклин в Белмонте.

В больнице один из психиатров мягко поддразнивает Лили-Роуз, спрашивая, не хотела ли она последовать примеру поэтессы Сильвии Плат — которая тоже в двадцать лет пыталась наложить на себя руки между двумя курсами колледжа Смита. Лили-Роуз просит Эйлин купить «Под стеклянным колпаком», единственный роман Плат, и привезти ей в больницу. Описания терапии электрошоком в середине XX века так ужасны, что парадоксальным образом успокаивают Лили-Роуз. Она приходит в себя настолько, чтобы вернуться к занятиям в начале учебного года.