Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова

— А зачем поэту покровительство? Поэт — чистая свобода.

— Ты просто боишься меня, небось думаешь, что я Сатана?

— Да мне без разницы, кто ты, Бориска: Сатана, светлый Ангел или кто ещё, кем бы ты ни был — не важно, главное, что я должен быть тем, кто есть.

— Брось, поэт, всё меняется.

— Всё, кроме этого. Свобода — это счастье быть источником воли.

— Так иметь волю, означает ещё и то, что надо нести ответственность, а ответственность — одни страдания.

— Думаю, что лучше с тобой чай не пить… Водку можно, а чай чревато…

— Это ещё почему, Аристарх?

— Да разговоры какие-то не те. Какие-то мутные они…

— Так и чай мутный, а водка, кстати, прозрачная. Хочешь, поэт, другом тебе буду?

— Другом ты мне, Бориска, тоже быть не сможешь. Потому как дружба — форма любви, в основе которой взаимоуважение, на что ты, похоже, не способен, а собутыльником, пожалуй, оставайся, существо ты занятное и весьма интересное.

— Думаешь, выкрутился?

— Ничего не думаю, Бориска, либо принимай меня, как есть, либо отпусти.

— Созрел, значит?

— Не знаю, может, и созрел… Хотя, если разобраться, судя по тому, что сейчас две тысячи второй год, мне всего лишь двадцать четыре. По идее, должен ещё быть в процессе созревания…

— А с чего ты взял, что тебе двадцать четыре?

— Как бы — простая математика.

— Нет у тебя больше простой математики, забудь.

— А что есть?

— Ну ты же у нас источник воли, вот и думай! — с деланной обидой произнёс Бориска и растворился в воздухе.

Вадим Мальков сидел на краю широченной кровати, смотрел на спящую Ингу и дико ревновал. Вроде бы ничего не изменилось, но какие-то нотки холода, промелькнувшие в голосе Инги, дали понять, что произошло нечто нехорошее. Вадим заработал свои деньги благодаря врождённой наглости и невероятной чуйке. Сейчас чуйка говорила, что девушка его больше не любит и причина этого — самодовольный молодой поэт, с которым та познакомилась на том чёртовом мероприятии в честь «старого» Нового года. Бизнесмен вышел на балкон дорогущего номера старинного отеля и зло посмотрел на город, мрачный зимний Париж и вся его лубочная романтика, вызвали стойкое раздражение, заставляя себя чувствовать идиотом. Впервые в жизни он не знал, как поступить, так как отношения с Ингой он строил серьёзно и привез её во Францию, чтобы красиво провести время, а главное, поездку организовывал скорее для неё, чем для себя, ведь в свои сорок семь лет он воспринимал романтику, как нечто мальчишеское и несерьёзное. Подарить престижную машину — это нормально, а Париж и все его бутики с музеями — бабская блажь, ну в лучшем случае, возможность самодовольно махнуть поредевшей шевелюрой в компании таких же коммерсов, как и он, когда речь зайдёт о поездках по миру: мол, тоже был тут и всё такое.

Мальков еле сдержался, чтобы не устроить Инге сцену ревности, а затем, не в силах наблюдать красоты воспетого романтиками города, вернулся в номер. Ему не понравилось, что на улице серо и по-январски зябко, он изрядно продрог, поэтому открыл гостиничный мини-бар, сгрёб всё, что ухватила ладонь и ёжась развалился в кресле.

Косо глядя на спящую Ингу, Мальков пил, а та была шикарна, изящна и, казалась, абсолютно невинной. «Не хочу с тобой расставаться, ты слишком уж хороша», — вздохнув, подумал бизнесмен и опустошил очередной пузырёк с виски. Потом мозг заработал в духе милых сердцу девяностых и Вадим, поймав некоторый авантюристичный драйв тех лет, решил «заказать» неугодного поэта и стал прикидывать, как получше обтяпать это дельце. И чем больше он пил, тем правильнее представлялось столь кардинальное решение. Ведь, в конце концов, он, если и не царь, то как минимум — князь, а поэт всего лишь нищее быдло и подножная пыль.

«Инга должна принадлежать только мне, ведь я успешен, богат и так хочу», — самодовольно подумал мужчина и пошёл согреться в душ. Ревность чуть поугасла, а её место занял лёгкий кураж, подпитываемый возможностью покровительственно потратить кучу денег в модных бутиках на авеню Монтень и, естественно, как тут без этого, бесхитростным гостиничным алкоголем. «А этого глиста-поэта надо кончать», — выплёвывая струи воды, полностью приняв идею убийства, произнёс Мальков, посчитав, что таким образом неприятная тема будет полностью закрыта.