Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова

Внезапно пришло озарение, ощутив которое, чуть взгрустнувший поэт громко рассмеялся. Сидящий слева мужчина вопросительно посмотрел, укоризненно покачал головой и снова упёрся глазами в сцену. Но Майозубова мало волновали чужие упрёки, он, в своих воспоминаниях, улетел к началу странного приключения — в две тысячи двадцатый год, а если быть ещё точнее, в двадцатое июня две тысячи двадцатого года. Ведь, если верить магии цифр, то данность, о которой индифферентно поведал Бориска, множественными намёками проявилась именно в тот день, а значит, все ответы именно там, отчего число двадцать вновь заиграло в сознании, но уже, как нечто более определенное и конкретное. Итак, все ответы там!

Непонятно почему, но настроение мгновенно улучшилось, и музыка, льющаяся со сцены, перестала казаться затейливым украшением незатейливых стихов, превратившись в сносный фон, помогающий процессу осмысления, а сам Аристарх словно бы проснулся, вернувшись к проработке самых первых впечатлений о Гребенщикове. И если бы раньше подобное занятие показалось пустой около интеллектуальной блажью с сомнительными абстрактными рассуждениями, то сейчас она несла нечто такое, что могло бы помочь отвлечься и вытеснить мысли о зловещем ограничении цифры двадцать.

Внимание вновь обратилось к поющему на сцене исполнителю, но уже с более конкретной целью, ведь требовалось что-то понять и именно сейчас: в этот вечер, минуту, мгновение. Ответов в звучащих песнях, естественно, не было, они оставались так же пусты, как и раньше. Впрочем, эти песни не имели никакого значения ни двадцать лет назад, ни сейчас и воспринимались, как набор слов под ритмичный музыкальный ряд, но поэт знал, что ответ находится совсем близко. Эмоции буквально разрывали Майозубова, расширяя возможности сознания во времени и пространстве.

Внезапно, Аристарх увидел телестудию, ещё чуть более постаревшего Гребенщикова и сидящего перед ним суетливо нервного, чуть закомплексованного ведущего Михаила Козырева. Поэт осознавал, что всё проплывающее перед мысленным взором — реальная картинка из будущего. Гребенщиков произнёс довольно снобистскую фразу: «Нелепо глупому человеку предъявлять счёт, что он глупый — он глупый… Пока он не захочет стать умнее, ничего не произойдёт» …

Фраза казалась напыщенной, откровенно идиотской, но вполне объяснимой, так как интервьюированный высокомерно относил себя к категории завзятых умников, которым позволено прилюдно судить о других. Аристарх испытал чувство невероятного стыда за престарелого музыканта, ведь тот подбирался к вершине семидесяти лет, а рассуждал, как выпивший лишнего подросток, которого, впрочем, легко оскорбить простым вопросом: «А почему вы считаете других глупее себя»? Или просто уточнить у поймавшего манию величия музыканта: «А что, исходя из вашего высказывания, в итоге должно произойти»? Впрочем, Майозубов понимал, спрашивать бесполезно, так как был уверен, что ответом седовласого исполнителя станет очередной набор банальностей в кружеве из высокопарных ничего не значащих слов.

С другой стороны, присутствовало понимание того, что дело вовсе не в Гребенщикове, тот всего лишь играл роль виртуального оппонента, подталкивающего к поиску ответов на собственные вопросы и совершенно очевидно, что нужный ответ скрывался в эго Аристарха. Дело не в нём, а во мне, — устало подумал поэт, понимая, что предстоит найти некое решение внутри себя.

Если вы сталкивались с подобным осмыслением, то знаете, что работа с эго — довольно неприятная штука, и что особенно печально, предвещает грядущую неудовлетворённость собой, сопровождаемую болезненным, шоковым вопросом: «А так ли я хорош и могу ли стать лучше»?

Аристарх знал, что бессмысленно давать другим такие оценки, как умный или глупый, ведь в условиях постоянного развития они не имеют никакого смысла, а истинная глупость начинается с того момента, когда ты заявляешь: «Всё, теперь я самый умный».

Сделав свой первый вывод Майозубов, снова увидел студию и услышал дальнейшие разглагольствования музыканта: «Для людей, образованных свобода — это необходимое условие продолжения жизни. Для людей необразованных — это понятие не очень ясное. Что такое свобода? Если кормят и поят — это свобода? Если в бараке сегодня выдали двойную порцию каши — это свобода? Чтобы понять свободу, надо иметь что-то в голове»…

Произнесённая Гребенщиковым фраза заставила по-новому увидеть популярного исполнителя. Майозубов понял, что невероятная интеллектуальная ограниченность музыканта основана на полном отсутствии Веры. Несмотря на то, что тот изо всех сил пытался выглядеть высокодуховным человеком, по сути, он — лишь бесхитростная, хотя и старательная обслуга для непритязательной, эстетствующей публики.