Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова

Справа от него, буквально через пару мест, сидел мерзкого вида облезлый дед с отсутствующим и одновременно блаженным взглядом, персонаж сосредоточенно слушал музыку, иногда мечтательно улыбался и одобрительно тряс головой. Господи, кого тут только нет, — удивленно прошептал Майозубов и, к своему величайшему изумлению, понял, что этот полоумный дед никто иной, как Макаревич. «Да такого просто не может быть»! — молнией промелькнуло в голове, а едкий, липкий ужас от увиденного, душащей волной прошёлся по организму. Он хорошо помнил того шустрого и даже чем-то очаровательного одувана, исполняющего задорные песенки в составе группы «Машина времени», а сейчас перед ним сидело нечто иллюстрирующее поговорку: «Бог шельму метит». Не вызывало никаких сомнений, что столь отвратительное впечатление связанно не с банальной старостью весьма популярного исполнителя прошлых лет, а с некой конструкцией внутреннего мира наблюдаемого. Складывалось впечатление, что сильно полинявший музыкант генерирует высокомерие и какую-то бесконечную ненависть, которая постоянно ищет выход, словно бы вся любовь, которую дарила сердечная советская и постсоветская публика, перерождалась именно в это, присущее капризным детям Сатаны, чувство.

Внезапно перед мысленным взором Аристарха пролетели связанные картинки, показывающие некое будущее этой личности и всё встало на свои места. «Так впечатление о нём совсем не случайно, и предыдущее, с прогулки по набережной, видимо, тоже», — горестно подумал ошарашенный Майозубов, решив, что, если талант сделает его таким же неприятным, он покончит жизнь самоубийством. Промелькнувшее будущее показало всю суть престарелого Макаревича, отчего в голове сложились не очень приличные, весьма злые и совсем не поэтичные строки:

Лица стёрты, краски тусклы,

Пустота безумных глаз

И хоть женщин ты целуешь,

Ты по жизни пидорас…

Невыносимая боль, рождённая увиденным, вошла в сердце Аристарха, он страшно сожалел, что поддался чарам соблазнительной Ани и пошёл на это мероприятие, деятельно осознав, что некоторые вещи лучше не знать и не видеть. Хотелось сбежать, поэт поискал глазами Аню, в надежде, что та его поймёт и позволит уйти, но девушка ещё не вернулась с танцпола, а на её месте сидел очень озабоченный Бориска.

— Ну как тебе последние впечатления? — с нотками несвойственного его сути безразличия, произнёс тот.

— Бориска, мне кажется, что я схожу с ума…

— А что так? Помнится не так давно ты почём зря нёс в мой адрес непотребную хулу и считал себя вполне адекватным…

— Ну я думал, что ты не настоящий, просто глюк или что-то вроде того.

— А сейчас, что тебе кажется?

— Наверное, то, что быть поэтом слишком сложно.

— А как же мечты и идеалы, опять же красивые слова про подарок Создателя?

— Я боюсь стать таким, как Макаревич.

— Старым и непривлекательным?

— Нет, старости не избежать, если она предначертана, я очень боюсь начать всех ненавидеть…

— А с чего ты взял, что тебя ждёт столь скорбная участь?

— Мало кому удалось получить столько любви, сколько удалось Макаревичу, но ты же видишь, кем он стал.

— Ну, во-первых, ещё до конца не стал, а только станет. Сейчас же ты видишь проекцию размазанную по времени, а во-вторых, ты зря игнорируешь значение цифры двадцать, — неожиданно сменил тему Бориска.

— И причём тут цифра двадцать?

— Понимаешь, это не просто абстрактная цифра…

— А что же? — почувствовав напряжение в голосе Бориски, спросил Аристарх.

— Двадцать означает то, что тебе осталось прожить в своём теле всего двадцать дней, включая и этот, кстати.

— Как такое возможно, у меня же отличное здоровье.

— Какой смешной, причём тут здоровье? Ты почему-то забыл, что перемещаешься в пространстве-времени. Вот с чего ты взял, что в какой-то момент ты не окажешься в последнем деньке своей жизни?

— Я про это даже не думал…

— Так вот, теперь ты про это знаешь…

— И что же мне делать, Бориска? Что-нибудь можно изменить?

— Ты и сам должен знать ответ на этот вопрос, а вот внимательно следить за обратным отсчётом будет очень полезно и если он приостановится или прекратится совсем, то у тебя, вероятно, появился верный шанс спастись, но это всё такое, прямо скажу, малореальное.

— Бориска, ты опять даёшь мне новую вводную, ты просто ужасен.

— Привидения должны быть ужасны, иначе какой в них прок? — вежливо сказал Бориска и медленно растворился в воздухе.

Проблема общения с неуловимым Бориской усугублялась тем, что он почти не давал ответы на вопросы, отчего в результате всё ещё сильнее усложнялось, и вот сейчас, та же история. «Мне осталось жить всего двадцать дней», — пронеслась грустная волна самосожаления. «Или же, всё-таки, нет»? Поэт не цеплялся за жизнь и, если уж быть совсем откровенным, испытывал от мысли о смерти тихий восторг, о чём тут же написал несколько строк:

Эти двери открыты всегда,

Там разгадано всё и понято

Бесконечная жизни вода,

Утекает к тому, что отнято

Время — чёрный и злой пастух,

Гонит нас, будто мы торопимся

Протестует наш гордый дух,

И в слезах его мы утопимся…