Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова

— Откуда ты всё это знаешь? — удивилась и немного испугалась Оля. Она считала себя неглупой девушкой и понимала, что о деталях её приезда в Москву никто не может быть в курсе, тем более, какой-то первый встречный.

— Я же предупредил, неточностей не будет.

— А… Я поняла, ты просто знаком с Константином, он как-то узнал, что я еду в Москву и поэтому подослал тебя, чтобы меня разыграть.

— Нет, Оля, не знаком, тем более, ты уезжала из Киева спонтанно, не ставя никого в известность и так торопилась, что не обратила внимание на тот факт, что приедешь на день раньше и теперь думаешь, где остановиться. О последнем факте уж точно никто не может знать… Более того, ты же сама подошла ко мне…

— Ты меня пугаешь, Аристарх…

— Оля, ты бы только знала насколько это всё пугает меня…

— Может быть ты экстрасенс?

— К сожалению, нет, всё намного страннее, но у меня есть и хорошая новость, раз уж я знаю, что тебе негде остановиться, предлагаю переночевать у меня.

— А где ты живёшь? — с сомнением спросила девушка и внимательно посмотрела на собеседника, как бы оценивая насколько тот может быть опасен.

— Совсем рядом отсюда, минут семь пешком.

— А что я буду должна? — всё ещё проявляя недоверие, уточнила Оля.

— Приготовишь ужин и всё.

— И всё?

— Ну, если хочешь, хочешь, купи выпить…

Через час Майозубов стоял на кухне и задумчиво смотрел в окно. За окном намечались лёгкие сумерки, а в остальном почти всё соответствовало тому, что происходило день назад и жизнь назад: на столе лежала ещё горячая курица гриль, а в морозилке отдыхала литровая бутылка финской водки. Памятуя про тяжёлое утро, Аристарх купил два больших пакета апельсинового сока, лаваш и несколько шоколадных батончиков. Девушка, переодевшись в удобную для дома одежду, лениво суетилась, расставляя на столе посуду. Дом и квартира произвели на неё благоприятное впечатление, отчего теперь Аристарх виделся очень приличным молодым человеком, хоть и с кучей странностей. К её удивлению, жильё нового знакомого, оказалась довольно большим для одного человека и состояло из трёх комнат, гостья самоуверенно заняла комнату, в которой располагалась уютная диван-кровать и попросила без стука не входить. В общем, быстро освоилась, обрадованно посчитав, что всё идёт самым лучшим образом.

Оля заполнила своей энергией всю кухню, деловито разламывала курицу-гриль и увлечённо говорила, что хочет стать певицей. Аристарх, почти не слушая жизнерадостный щебет девушки, вспоминал, как встретил свежее тысячелетие, а затем, чтобы сильно не заморачиваться от нахлынувших мыслей, налил себе и гостье водку, и без тоста выпил. Рюмка противно охладила руку, а вкусовые рецепторы почувствовали резкий вкус довольно неприятного напитка и почему-то показалось, что где-то промелькнула тень ненавистного Ельцина. Молодой человек резко тряхнул головой, в отчаянной попытке избавится от наваждения и уставился на болтливую гостью. Что говорила гостья его по-прежнему мало интересовало, но вот то, чем она издавала эти почти бессмысленные звуки завораживало. Идеальные губы Оли могли завести кого угодно, а великого поэта эпохи, тем более. Именно по этой причине, особо не желающий употреблять алкоголь Аристарх ещё раз наполнил рюмки и произнёс:

И глаз пелена, и губ наслажденье,

Так выпьем скорей за чудес проявленье…

— А ты и правда поэт, — самодовольно улыбнувшись, произнесла девушка, ей льстили продекламированные строки, и она справедливо приняла их на свой счёт.

— Я не просто поэт, я гений, такой же, как, например, Есенин, — уверенно сказал молодой человек.

— А почему не Пушкин? — усмехнулась Оля.

— Сравнила! Пушкин — ремесленник, такое писать можно километрами, а ты вот напиши так, как Есенин… Хоть пару строк… Сможешь?

— Не смогу даже, как Пушкин, — ответила смущённая красавица и взяла кусок курицы.

Пространство наполнила та особая тишина, которая предшествует романтичному осмыслению момента, разогревая внутренний кипятильник, будоражащий чувства, мысли и эмоции. Нельзя сказать, чтобы Оля совершенно не предполагала особенного завершения знакомства, но её практичные мозги давали возбудиться телу лишь тогда, когда отношения приносили выгоду, а тут юный поэт. Поэт — это же почти бомж, несчастный, обречённый на незавидную судьбу и вечное поругание, другое дело коммерс или даже бандюган. Трезвой ему точно не дам, — обречённо подумала Ольга и подошла к мойке, где стояли два гранёных стакана.

— Давай, за карьеру, — напористо сказала девушка, разлив водку в только что вымытые ею стаканы.

— Давай, — без особого энтузиазма произнёс Майозубов, которому совсем не хотелось пить. Он и умом понимал, что лучше не стоит, но эрекция пересилила все другие аргументы, включая обожаемую им Эвелину, ведь сейчас она представлялась лишь далёкой абстракцией, до которой ещё надо как-то дожить.