Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)

Флоренс крепко обняла его, по-матерински расцеловала в обе щеки и потрепала по волосам, сказав в напутствие несколько слов, от которых гриффиндорец недовольно засопел. Попрощались они очень тепло. С тех пор каждый год, двадцать пятого мая, Флоренс получала букет цветов и длинное-длинное письмо, в котором Джеймс подытоживал все остальные письма, которые писал в течение года. Она тоже писала ему. Радовалась успехам, что-то советовала, поздравила со свадьбой, пару раз встретилась с ним в Лондоне. Он вырос замечательным человеком, и Флоренс могла только гордиться, что он считал ее кем-то вроде тети. Первое сентября семнадцатого года Флоренс не забывала никогда. Она прекрасно помнила, как ровным строем, который, как и много десятилетий ранее, возглавляла МакГонагалл, семенили будущие первокурсники. Беспокойно перешептывались худенькие девочки-близняшки с белыми косичками, краснел и потел круглолицый рыжий Хьюго Уизли, что-то бубнили себе под нос чопорного вида парнишки. Флоренс в одну секунду почувствовала, как спину кольнули ледяные мурашки, а взгляд приковался к рослому для своих лет мальчику, разительно отличающемуся от окружения холодным спокойствием, с платиновыми волосами и характерными для одного благородного семейства тонко выточенными чертами лица. Она знала, что у Драко Малфоя есть сын предшкольного возраста, но думала, что он будет поступать в Хогвартс на следующий год. Наконец, настала его очередь.

— Малфой, Скорпиус, — мальчик, ни на мгновение не оробев, со спокойным безразличием смотря прямо перед собой, подошел к табурету.

— Слизерин! — завопила Шляпа, едва коснувшись платиновой макушки.

Скорпиус Малфой, казалось, не испытал ничего. Ни радости, ни гордости, ни разочарования. Он просто поднялся с табурета, холодно взглянул на споткнувшегося Хьюго Уизли и под бурные аплодисменты Слизерина направился к своей новой семье. Копия. Просто безупречная копия. Ничего от матери. В свой первый учебный год этот мальчик попал в Больничное Крыло лишь однажды: заразился кусачей чесоткой, когда случайно зашел не в ту теплицу и уронил на себя горшок с ядовитым цветком. Это было в предрождественскую пору, когда студенты усердно подтягивали хвосты и старательно изображали подобие активной учебной деятельности, в то время как мечтали о каникулах, заветных подарках под пушистой, мерцающей огоньками елью и праздничном шоколадном пудинге со сливками, в который мама кладет серебряную монетку — на счастье. А Скорпиус Малфой лежал под накрахмаленным до хруста белым одеялом, хрипло кашлял и безучастно рассматривал флаконы с лекарствами, стоящие на прикроватной тумбочке. Он не капризничал, не ругался, не плакал, не искал ласки и тепла. Он просто молча лежал. Флоренс, наблюдая за ним, все меньше находила его похожим на отца. Скорпиус был тихим, невозмутимым, немного даже флегматичным, явно не залюбленным ребенком, но никак это не демонстрировал. Друзья к нему не заходили, и вряд ли потому, что были слишком заняты: скорее всего, их просто не было. Она уже много лет назад оставила последние крупицы своей любви к Драко Малфою в далеком прошлом и не собиралась ничего вспоминать, но все же Флоренс невольно выделяла этого мальчика среди остальных детей. Она была привязана и к Розе с Хьюго, и к сорванцам-двойняшкам Долгопупсов, и к другой ребятне, но за Скорпиусом присматривала отдельно. В то время кроме него в лазарете никого не было. Первый день Флоренс не решалась трогать Скорпиуса, опасаясь непредвиденной реакции, но спустя сутки жалость оплела сердце жалящими колючими плетями. Она зажгла несколько свечей, принесла с кухни пакет с еще теплыми клубничными пончиками и стакан молока с медом, отрыла в библиотеке книжку магловских сказок с чудесными иллюстрациями, оживить которые было делом одной минуты.

— Ты почему не спишь? — Флоренс присела на край постели и заботливо поправила подушки под головой Скорпиуса. — Хочешь вкусненького? Чувствуешь, как здорово пахнет?..

Мальчик посмотрел на нее холодными серебристыми, сияющими немерцающим жемчужным светом глазами, и коротко помотал головой.

— Не хочешь? — молодая женщина ласково провела ладонью по белоснежно-платиновой макушке, и через мгновение почувствовала, как оттаивает ледяной ребенок от простой теплой нежности.

— Хочу, — просипел Скорпиус, скосив глаза на румяные пончики, — Но мама не разрешает мне есть сладкое.

— Что, совсем не разрешает? — удивление Флоренс было почти неподдельным. Ладно, Астория трясется за каждый сантиметр на талии, но ребенок…

— Ну… — мальчик замялся, явно раздумывая, доверять ли семейные дела чужому человеку. Внимательно посмотрев в лицо Флоренс, он решил, что можно. — Только на день рождения. Мама говорит, что это вредно, и воспитанные юноши не едят сладкое. А папа молчит, хотя иногда дает шоколад… — тут Скорпиус осекся и испуганно вытаращил глаза. — Только вы никому не говорите! Если мама узнает, то очень-очень разозлится!