Derniеre danse des coeurs d amour (СИ)

Ей захотелось закатить глаза. Великий Мерлин, до чего дошел маразм!.. Трудно представить, в какой концлагерь Гринграсс превратила свое семейное гнездышко…

— А хочешь, я открою тебе большой секрет? — Флоренс понизила голос и лукаво улыбнулась, сжимая ладошку мальчика. В глазах Скорпиуса зажегся огонек интереса, и он, подавшись вперед, активно закивал. — Когда твой папа был маленьким, он постоянно ел сладкое. Да-да! За слизеринским столом никогда не оставалось ни ягодного желе, ни мороженого, ни пудингов… Твой отец вместе с друзьями лопал все! Можешь спросить у него сам…

Лицо Скорпиуса озарила бледная улыбка, он оживился и, еще чуть-чуть посомневавшись, все-таки взял пончик. Через какое-то время он очень внимательно посмотрел на мягко улыбающуюся целительницу и посерьезнел.

— Вы ведь учились с моими родителями, да? Я вспомнил вас: у папы есть ваши колдографии. Только вы там немного другая, не знаю… — Скорпиус замялся и принялся с удвоенным усердием разглядывать лицо Флоренс, сияющее в полумраке лунной бледностью.

— Ну, думаю, на тех колдофото я немногим старше, чем ты сейчас, — улыбнулась молодая женщина, вытирая испачканные щеки младшего Малфоя салфеткой. — А теперь я уже взрослая, как и твои папа с мамой, дядя Блейз и дядя Теодор…

— А сколько вам лет? — полюбопытствовал Скорпиус.

— А твоя мама не говорила, что женщинам неприлично задавать такие вопросы? — приподняла бровь Флоренс.

— Постоянно говорила, — согласился мальчик. — Но вы ведь уже разрешили мне нарушить ее запрет, значит, можно еще один.

— Быстро схватываешь, — с усмешкой прокомментировала женщина, все-таки обнаружив сходство отца с сыном. — Мне уже тридцать шесть, юноша.

— О-о, да вы старая! — моментально выпалил Скорпиус, но, осознав, что сказал, даже не смутился.

Да, отцовская наглость в комплекте, вне всяких сомнений.

— Ну, знаешь ли, это уже безобразие!..

С этого момента началась дружба Скорпиуса Малфоя и Флоренс Уайлд. Он даже спустя многие годы продолжал видеть в ней образец женщины, она же в глубине души считала его своим сыном. Скорпиус рос, все больше избавляясь от аристократических глупостей, которыми забивала ему голову мать вкупе с многочисленной чистокровной родней. Он не играл в квиддич, не презирал маглорожденных и полукровок, громко смеялся, был дружелюбен со всеми, не посвящал многочисленные часы бессмысленной зубрежке, имел собственное мнение и не собирался работать в Министерстве. А еще он с каждым годом все сильнее привязывался к мадам Уайлд, школьной целительнице, и рассказывал ей то, что даже в мыслях не поверил бы родителям. Он часами просиживал в ее круглом уютном кабинете, заставленном горшками с буйно цветущими фиалками и с бесконечными книжными стеллажами на стенах, обсуждал и глупые мелочи, и действительно важные, серьезные вопросы, на которые неизменно получал ответы. Скорпиус рос, менялись вопросы, менялось мировоззрение, открывался свежий взгляд на мир, но росло неукоснительное доверие к благодушной, мудрой и смешливой женщине, которая никогда не осуждала и не порицала, лишь терпеливо выслушивала и поддерживала.

— Это полная жопа, — Скорпиус плюхается в кресло и, словив наигранно-строгий взгляд мадам Уайлд, строит трогательно-невинную физиономию. — А что такого? Это ведь правда! СОВ только через год, а нам уже все мозги забили этой хренотенью… Не надо на меня так смотреть!

— Двенадцать баллов, двенадцать! — Скорпиус влетает в Больничное Крыло, потряхивая листком с экзаменационными результатами. — Пусть мамаша подавится! А вы говорили, что я завалю Зелья… Ничего подобного, твердое «П»!

— Ну молодец, молодец, — усмехается Флоренс, — Тогда я не буду вспоминать последние двое суток, за которые ты поглотил половину моих справочников и университетских конспектов…