Деррида

Деррида предлагает воспользоваться конференцией по академическим и политическим институтам («Наш академический контракт: конфликт факультетов в Америке»), которая должна состояться через несколько месяцев в Университете Алабамы в Таскалусе, чтобы обсудить эти вопросы с участниками, среди которых было много бывших студентов и коллег Поля де Мана. Деррида чрезвычайно потрясло это открытие. С мрачным видом он раздает копии ряда статей, вышедших в Le Soir, одна из которых озаглавлена «Евреи в современной литературе». 10 октября участники проводят «обсуждение, продлившееся более трех часов: одновременно по существу вопроса и по решениям, которые необходимо принять»[1014]. Многие шокированы и не знают, как реагировать. Но Деррида категоричен: все материалы должны быть опубликованы, и нужно, чтобы это сделали они сами, близкие Поля де Мана[1015]. Ричард Рэнд, организатор конференции, разделяет этот подход, настаивая на том, что нужно действовать как можно быстрее: «Как бывший журналист, я сразу же почувствовал, что это будет настоящая бомба. Я думал, что нужно быстро опубликовать основные документы в Oxford Literary Review, доказав наши благие намерения. Но с этой стратегией не согласились другие люди, не присутствовавшие на встрече в Алабаме. Они думали, что действовать нужно осторожнее, не бросаться сломя голову. Деррида, к сожалению, дал себя уговорить. Для меня это остается упущенной возможностью, и я считаю, что это принесло большой вред»[1016].

Вскоре распространяются слухи, и «дело» получает самую что ни на есть негативную огласку. 1 декабря 1987 года передовица New York Times заявляет: «Статьи йельского ученого найдены в нацистской газете». В этой неподписанной статье полно ошибок и приблизительных суждений как о Поле де Мане, так и о политической ситуации в Бельгии времен оккупации. Дело приобретает серьезный оборот, становясь известным сначала в США, а потом и в странах, где ранее имя Поля де Мана было знакомо лишь узкому кругу специалистов. Особенно яростно реагирует немецкая пресса, а в Швеции Поля де Мана называют «Вальдхаймом постмодернизма»[1017]. Но сами спорные тексты пока остаются недоступными: они будут опубликованы лишь осенью 1988 года[1018].

Один из факторов дела де Мана и его абсурдного размаха определяется непроницаемостью двух миров: Бельгии, где выходили юношеские статьи и где почти ничего не известно о славе, которая впоследствии пришла к де Ману, ставшему главой Йельской школы, и еще меньше о содержании его трудов, и США, где он построил свою карьеру, но где ничего не знают о подробностях ситуации в Бельгии времен немецкой оккупации.

Самое удивительное то, что юношеские статьи Поля де Мана так долго оставались неизвестными. Они выходили под его настоящим именем на протяжении двух лет в самом большом бельгийском ежедневном издании, так что найти их было несложно. По словам Жана-Мари Апостолидиса, профессора в Стэнфорде, дело могло бы начаться с таким же успехом и раньше. «Должно быть, я был первым, кто познакомился в США с этими статьями, – рассказывает он. – Тогда я заканчивал свою книгу „Метаморфозы Тинтина“, а поскольку Эрже при оккупации публиковался в Le Soir, я заказал эти газеты по абонементу в библиотеку Вайденера в Гарварде. Как-то раз в конце 1982 года Джеффри Мелман подошел ко мне в читальном зале, когда я читал подшивки Le Soir времен войны. Он давно был близок к Деррида, а потом интересовался юношескими статьями Мориса Бланшо. Я сказал ему: „Поскольку ты интересуешься темным прошлым интеллектуалов, посмотри, что я нашел на Поля де Мана“. Я показал ему некоторые красноречивые пассажи из статей, которые прочитал в предыдущие дни, не придавая им особого значения. Он же в отличие от меня сразу почувствовал, что эти тексты могут произвести эффект разорвавшейся бомбы. Впрочем, он сам был из Йеля, знал Поля де Мана и работал с ним, а еще хотел перейти в Гарвард. Он сказал мне, чтобы я сам предал это дело огласке. Я же отказался, но лишь потому, что статьи показались мне конформистскими и малозначительными, а сам Поль де Ман, с моей точки зрения являвшийся не первостепенной для литературной критики фигурой, не заслуживал подобной полемики. Но я пообещал ему оставить еще на одну-две недели газеты, прежде чем отослать их обратно в Бельгию. И если бы он захотел подробно их прочесать, материал у него был, ему было достаточно заказать их, зайдя в библиотеку еще раз. Насколько я знаю, он ничего не сделал, хотя он сразу понял масштаб дела, просмотрев то, что я ему показал. Я говорил об этих статьях и Барбаре Джонсон, также близкой к Деррида, но она почти не обратила на это внимание: „История“ ее не интересовала»[1019].