Обезболивающие пластыри больше не действуют, и Жак вынужден перейти на морфин, у него есть дозатор, который он может по желанию открывать, но он боится им пользоваться. Однажды утром он с тревогой спрашивает у Маргерит: «Что это за музыка? Тут что, рядом кабаре?». «Он думал, что слышит арабскую музыку, – рассказывает она. – Затем он стал жаловаться на странные запахи из кухни. Чуть позже он рассказал мне, что в его комнату зашли три человека в черном и начали все обыскивать. Чтобы прогнать эти галлюцинации, ему пришлось принять немного алдола».
Деррида больше не способен питаться. У него возникает непроходимость кишечника, из-за которой приходится провести операцию, продлившуюся более шести часов. Жану-Люку Нанси, который приходит навестить его, когда он просыпается, Жак говорит, намекая на пересадку сердца, которую делали его другу, что теперь у него такой же большой шрам. «Он шутил – он всегда любил смеяться, но из-за усталости и тревоги тон был не слишком веселым»[1451]. По словам врачей, операция прошла успешно и лечение можно будет возобновить. Но ситуация быстро меняется, и той же ночью Маргерит звонят по телефону: «Ваш муж в коме». Когда она приезжает в больницу, уже слишком поздно. В палате все аппараты уже выключили. Жак Деррида умер в субботу g октября 2004 года в возрасте 74 лет.
В Рис-Оранжис Маргерит находит вложенное в конверт письмо, адресованное ей и детям, написанное им незадолго до госпитализации. Он, в частности, дает указания относительно похорон, желая, чтобы на них присутствовало как можно меньше людей и чтобы все прошло по возможности скромно. Вопреки еврейской традиции он просит похоронить его не слишком быстро, словно чтобы остался шанс на воскрешение – своего рода последнее подмигивание Жану-Люку Нанси.
12 октября, несмотря на отсутствие каких-либо объявлений, на улице Ульм собирается толпа, занимающая все тротуары. Но только члены семьи и самые близкие друзья присутствуют при выносе тела из больницы Кюри, которая находится всего в нескольких метрах от Высшей нормальной школы.
Жак Деррида, как и следовало ожидать, пожелал, чтобы его похоронили, а не кремировали. На кладбище в Рис-Оранжис собравшиеся перед приготовленной могилой пребывают в печали и замешательстве. Чтобы отдать ему последний долг, люди приехали издалека, многие из самой Калифорнии, но им кажется, что все происходит слишком быстро. Как и хотел Деррида, церемония совершенно неофициальная, и Жак Ланг хотя и присутствует, но в качестве частного лица. Пьер втайне надеялся, что Даниэль если не придет, то по крайней мере подаст какой-то знак со своей стороны. Но этого не случилось, никакого желания не было изъявлено.
Хотя на некоторых присутствующих заметны кипы, Жаки Эли Деррида пожелал, чтобы его похоронили за пределами еврейского участка, чтобы не быть отделенным от Маргерит, когда придет ее черед. Рене, его старший брат, надел талит. Никто не решается прочитать молитву, поскольку Жак не хотел этого. «Тогда, – признается Рене, – я про себя прочитал кадиш».
Воцарилось тягостное молчание, но только люди, стоящие совсем рядом с могилой, могут услышать, как Пьер читает несколько слов, подготовленных Деррида. Воспроизведя жест своего отца, как 34 года тому назад, он составил собственную эпитафию:
Жак не захотел провести ритуал или услышать надгробную речь. По своему опыту он знает, какое это испытание для друга, на которого возлагается такая задача. Он просит меня поблагодарить вас за то, что вы пришли, благословить вас, он умоляет вас не грустить и думать только о счастливых мгновениях, шанс разделить которые с ним вы ему дали.
Улыбнитесь мне, говорит он, как я буду улыбаться вам до конца.
Всегда выбирайте жизнь и без устали утверждайте продолжение жизни…
Я люблю вас и улыбаюсь вам, где бы я ни был[1452].