Деррида

Повышая тон, Деррида напоминает, что именно по причине своего «дружеского доверия», которое он питал к университету Ирвайна, он отдал в дар свои архивы Специальной коллекции библиотеки.

То, что я собираюсь вам сказать, заверю вас еще один раз, с моей точки зрения, никоим образом не представляет собой какого-то давления, оказываемого на кого бы то ни было. Но мой долг – высказать вам истину по этому вопросу, сказать вам ее безотлагательно и со всей строгостью. И истина вот в чем: если скандальная процедура, начатая против Драгана Куюнжича, не будет остановлена или отменена в силу тех причин, о которых я только что напомнил, если какая-либо санкция запятнает его честь и честь университета, я должен буду, к моему глубокому сожалению, сразу же разорвать отношения с Калифорнийским университетом в Ирвайне…

Еще одно следствие: конечно, я никогда не заберу то, что уже отдал, мои архивы останутся собственностью КУИ и Специальной коллекции библиотеки. Но само собой разумеется, что сам дух моего участия в формировании этих архивов (все еще каждый год пополняющихся) радикально изменится. Не отказываясь от своих обязательств, я буду сожалеть о том, что принял их, и ограничусь в их исполнении необходимым минимумом.

Однако многие друзья и коллеги Деррида по Ирвайну выражают сожаление по поводу его позиции, полагая, что он слишком быстро поддался давлению некоторых людей из своего окружения. «Жаль, что он не посоветовался с нами, – говорит Стивен Баркер. – Университетские правила ясны, и Драган Куюнжич их нарушил. Деррида написал свой текст „Я обвиняю“ в несколько избыточной и немного наивной манере. Так или иначе, официальная процедура была уже начата, и у ректора просто не было выбора: он не мог отменить решение, которое уже принял»[1440][1441].

С апреля Деррида никак не может найти время прочитать интервью, данное им Жану Бирнбауму. Внезапно Эдви Пленель требует опубликовать его как можно скорее, до начала лета. Деррида недоволен этой спешкой: он не доверяет Le Monde, где, как ему кажется, его никогда не любили. Бирнбауму, которого поддержала Маргерит, пришлось упрашивать Жака, чтобы он согласился взяться за текст, который необходимо несколько раз проработать. Жан Бирнбаум рассказывает: «Он все тщательно просмотрел, включая мои реплики. Он хотел начать дискуссию с разговора о своей болезни, но ему было важно, чтобы вопрос задал я. Страницы получились такими мрачными по его воле. Он хотел отшлифовать этот текст, своего рода завещание, никому не хотел оставлять „последнее слово“»[1442].

В начале беседы Деррида утверждает в полном противоречии с традиционными представлениями: