Деррида

В своем предвосхищении смерти, в отношении к грядущей смерти, которая, как мне известно, аннигилирует меня, полностью меня уничтожит, подспудно присутствует желание свидетельства, то есть желание того, чтобы что-то выжило, осталось, было передано – наследие или что-то такое, в чем я не нуждаюсь, что ко мне не вернется, но, быть может, останется… И это чувство преследует меня не только в отношении того, что называют произведениями или книгами, но и в отношении какого угодно повседневного или банального жеста, который станет свидетелем этого и сохранит память об этом, когда меня больше тут не будет. И вот я сказал, что это относилось не к смерти, не к невозможному опыту смерти, но к моему предвосхищению смерти. И для меня это всегда было наваждением, которое, повторю еще раз, распространяется не только на вещи в сфере общественного достояния, но также и на частные вещи… Мысли такого рода, которые я называю свидетельскими и которые я попытался связать со структурой следа, поскольку всякий след является по своей сути свидетельским, всегда меня преследовали. Даже если у него нет места, даже если оно не принято, существует желание свидетельства, которое составляет часть опыта смерти[1431].

22 июня 2004 года сразу после полуночи Деррида, расслабившийся и скорее в хорошей форме, участвует с Режисом Дебре в последней передаче сезона «Культура и зависимость», которую ведет Франц-Оливье Жисбер. Деррида, которого представили «как самого великого живого философа», проводит учтивый диалог с Дебре, посвященный в основном политике. Ободренный уровнем собеседника и благожелательностью ведущего передачи, он высказывается ясно и живо, без малейшего кокетства: «Я совершенно не против медиа. У меня проблема с моим собственным образом, как он форматируется в медиа». А также: «Как всегда в политике, я человек трансакций».

Тем не менее по многим вопросам Деррида заявляет о своих радикальных позициях. Отстаивая новую идею политического, он снова выступает за детерриториализированную Европу, которая должна быть на переднем крае альтерглобализации. Когда ведущая хроники Элизабет Леви спрашивает его, не без агрессии, о том, верно ли, что «один и тот же Деррида подписал „О грамматологии“ и петицию за гей-браки», он совершенно не теряется, объясняя, что он обеими руками поддержал инициативу Ноэля Мамера, но что на самом деле он выступил бы за исключение самого слова «брак» из Гражданского кодекса, поскольку оно, с его точки зрения, представляется понятием, относящимся к сфере религии[1432]. Несмотря на поздний час вещания, эта замечательная передача впервые окажет реальное воздействие на продажи книг Деррида.

6 июля он отправляется в Лондонский университет королевы Марии на еще одну церемонию вручения степени доктора honoris causa. Это первая такая степень, полученная им в Великобритании после кембриджской, и она же станет последней. Деррида отправляется в путь не только для того, чтобы добавить еще одну награду к уже довольно длинному списку, но чтобы доставить удовольствие Мариан Хобсон, давнему другу и автору работы о нем, а также чтобы не разочаровать ректора и проректора университета, которые давно уже готовят эту церемонию. Также это повод встретиться с верными друзьями – Пегги Камюф, Николасом Ройлем и Джеффом Беннингтоном. Но в этот день очень жарко, и Деррида сильно устал, что он списывает на недавние слишком перегруженные недели. «Сначала он показался мне очень постаревшим, – рассказывает Александер Гарсиа Дютман, – но на семинаре и на последовавшей дискуссии к нему, как всегда, вернулась форма. Он показался даже очень веселым. А потом во время ужина усталость снова накрыла его, и он попросил, чтобы его отвезли в его любимый отель „Рассел“»[1433].